Мерлин. Моргана. Артур

На следующий день двадцать тысяч человек, составлявших армию Артура, снялись с лагеря и выступили из Эбуракума по направлению к Изуриуму, столице провинции бригантов. И, когда они вошли туда, жители города, как и в Петуарии, приветствовали их со смешанными чувствами растерянности — ибо они любили Мордреда наравне с Артуром и не могли понять причину его мятежа — страха и стыда за измену своих воинов и их командиров. Они сказали Артуру, что Мордред ушел из города три дня назад с целью соединиться с главными силами северной армии у стены Адриана и увел с собой расквартированных здесь бригантов, а также множество бойцов, пришедших из всех провинций с командирами во главе. Они передали ему послание Мордреда: «Отец, будущее Стола, Логриса и всего западного мира теперь в моих руках. Мне надлежит осуществить преданную тобой мечту Мерлина, распространив ее до самых пределов бывшей Римской империи. Если ты согласишься сложить с себя власть, я приму тебя с любовью, со славой и с почетом, ибо чувства мои и преданность моя к тебе остались неизменными. Если же ты откажешься и воины твои вопреки ожиданиям сохранят верность тебе, приходи сразиться со мной к бывшей северной границе у западной оконечности стены Адриана — место это называют Камланнским полем. Я буду ждать тебя там».

Четыре дня спустя, в сумерках, армия увидела каменную стену Адриана — длинную, похожую на змею, чьи голова и хвост терялись далеко на западе и на востоке. Она была построена четыре века тому назад и все еще производила внушительное впечатление, невзирая на частично разрушенные бойницы и укрепления — поврежденные не столько временем, сколько грабительскими вылазками каледонцев. Примерно в тысяче футов к югу, на возвышавшемся посреди песков и луговых трав холме стоял громадный четырехугольный лагерь с оградой из грубых, связанных веревками кольев, сторожевыми башнями на углах и крепкими воротами. Это и было Камланнское поле, а лагерь был построен по приказу Мордреда.

Артур распорядился ставить шатры. Не желая утомлять своих людей земляными работами, он приказал им есть и спать в полном вооружении, чтобы они могли мгновенно отразить ночную атаку. Вокруг стоянки и на аванпостах он расставил многочисленных караульных. Вскоре выехавший из вражеского лагеря всадник попросил аудиенции у короля. Этот могучий воин, известный своим вспыльчивым и необузданным нравом, стал одним из самых яростных сторонников Мордреда и его завоевательных планов. Он носил имя Сагремор и был самым влиятельным вождем племени кантиаков, равно как и пэром Круглого Стола. Артур принял его в своем шатре в присутствии Гавейна, Кэя, Ивейна и Тристана.

— Наш государь Мордред, король Логриса, владыка Стола и империи, — дерзко произнес Сагремор, — вновь требует, чтобы ты сложил с себя все полномочия и велел приспешникам твоим принести ему клятву верности. Иначе будет смертный бой. Что ты намереваешься сделать?

— Вступить с ним в смертный бой, — сказал Артур, — но пусть это будет поединок только между нами двоими. К чему нам резня, ужасы гражданской войны и гибель Логриса, если мы можем разрешить спор единоборством? Если я одержу победу, то прощу всех его союзников, которые покорятся мне. В противном случае или если мы оба погибнем, мой наследник Ивейн позаботится обо всем. Но никогда не признаю я право Мордреда царствовать: в моих глазах он этого не достоин — не по развращенности своей, ибо он чист, а по безумию своему.

— Не беспокойся, — ответил Сагремор, — он вступит в поединок с тобой. Но он предвидел и заранее отверг предложение о единоборстве, ибо не сможет осуществить свои великие планы, опираясь на тех, кому не доверяет. Благодаря этой битве он избавится от них, обеспечив будущее единство подданных и империи.

— Предосторожность изменника, который сам боится измены, — сказал Гавейн.

— Измена тому, кто изменил Столу, означает верность, — сказал Сагремор.

— Так ты явился изъявить покорность? — спросил Гавейн, презрительно рассмеявшись.

— Довольно! — молвил Артур. — Уходи, Сагремор. Передай мои слова Мордреду. Мы вступим в сражение на заре.

Сагремор вышел из шатра. Гавейн последовал за ним.

— Сагремор, — сказал он, — не подставляй завтра никому, кроме меня, этот нарост на шее, заменяющий тебе голову. Мне будет приятно срезать его, чтобы вскрыть гнойник зловонного клятвопреступления. И скажи своим зачумленным собратьям, что с ними мы произведем такую же хирургическую операцию — с подлинно гиппократовским милосердием.

Сагремор схватился за меч, но сдержал себя, вскочил на коня и с ненавистью взглянул на Гавейна.

— Завтра мы посмотрим, — сказал он, — остер ли твой меч так же, как твой язык.

— В таком случае, не мешкай. У тебя не будет времени посмотреть дважды.

— До завтра!

И Сагремор, пустив лошадь в галоп, ускакал из лагеря.

— Хотелось бы мне, чтобы оно скорее наступило, — прошептал Гавейн. — Что за глупая мысль, считать священной жизнь парламентера! Ночь будет долгой.