Мерседес из Кастилии

— Такая преданность своей королеве и своей возлюбленной вдвойне похвальна, — с грустной усмешкой заметил Колумб. — Видно, этим мне и придется удовлетвориться вместо ответа. Но пусть я не кастилец! Сам Гусман не отважился — отправиться в Катай, и королевский дом Трастамары вынужден был прибегнуть к услугам генуэзца! Провидение выбирает своих слуг, не считаясь с их родом и племенем. Посмотрим, посмотрим, юный мой сеньор, что скажет восхищенное человечество через какие-нибудь три месяца!

— Сеньор адмирал, я от души надеюсь, что мы достигнем острова Сипанго и царства великого хана! А если нет… Мы не отступали перед трудностями и невзгодами, хватит у нас сил и на то, чтобы пережить разочарование!

— Разочарования не будет, дон Луис! — возразил адмирал. — Тем более сейчас, когда нас поддерживает королева и когда у меня есть три добрые каравеллы! Я так же уверен, что мы достигнем Катая, как капитан какого-нибудь парусника, идущего с Мадейры в Лиссабон.

— Я не сомневаюсь, сеньор Колумб, что вы совершите все, что только под силу опытному мореплавателю. Однако разочарование — наш общий удел, и разумнее заранее готовиться к худшему.

— Я вижу путь в Индию так же ясно, как солнце, заходящее вон за те холмы! Семнадцать лет, Луис, он представлялся мне столь же отчетливо, как суда на реке, как Полярная звезда на небе, и у меня нет сомнений. Конечно, разумнее готовиться к худшему, ибо от разочарований не убережешься, в этом я убедился за долгие годы, когда все мои надежды рушились одна за другой. Порой мне внимали государи, сановники и князья церкви, а потом снова все отворачивались от меня, называли пустым мечтателем, у которого нет ни разума, ни доказательств…

— Клянусь моим новым покровителем, святым Педро, — прервал его Луис, — поистине у вас была не сладкая жизнь, сеньор адмирал, во всяком случае последние годы! Представляю, с каким чувством вы ждете начала плавания!

— Если вы думаете, что в этот решительный час я тревожусь и сомневаюсь, значит, вы не знаете, что такое вера и убежденность, Луис, — возразил Колумб. — Сегодня самый счастливый день моей жизни после стольких мучительных лет! Пусть силы наши невелики, пусть наши суда — всего лишь хрупкие и легкие скорлупки, — с их помощью мы откроем дорогу к тому светочу, который до сих пор был от нас сокрыт. И тогда слава Кастилии затмит славу всех королевств!

— Вы должны сожалеть, сеньор Колумб, что вся эта грядущая слава достанется Кастилии, а не вашей родной Генуе, которая отвергла ваш великодушный дар и не поддержала столь благородный замысел.

— Да, это меня печалит, Луис. Ведь не так-то просто на склоне лет покинуть родину и искать пристанища где-то на чужбине! Тяжко это даже для нас, моряков, которые не столь привязаны к своему дому, как те, кто никогда не покидает суши. Но о Генуе я не хочу думать! Если дети должны любить и уважать своих родителей, то и родители обязаны защищать и пестовать своих детей. Когда же мать забывает о своих обязанностях, детям остается одно: искать защиты и пропитания у чужих людей. Генуя была для меня неласковой матерью. Ничто не заставит меня поднять на нее меч, но я ей больше ничего не должен! Впрочем, когда речь идет о столь великой цели, не все ли равно, кто тебе поможет в ее достижении? Трудно возненавидеть свою родину, но когда она к тебе несправедлива, можно ее разлюбить. Это чувство взаимно. Если страна тебя не защищает, если она не уважает свои мысли и твои права, тем самым она освобождает своего подданного от его обязанностей. Что посеешь, то и пожнешь! Поэтому отныне моя государыня — донья Изабелла, а моя родина Кастилия!

В это время со шлюпки крикнули, что все готово, и оба путешественника поспешили занять свои места.

Нужно было обладать всей глубиной убежденности Колумба и его пылким характером, чтобы с восторгом говорить о том, что наконец-то он получил средства для осуществления своего великого замысла. Особенно, если рассудить здраво, что это были за средства!

Мы уже упоминали названия трех его кораблей — «Пинта», «Санта-Мария» и «Нинья» — и вкратце о них говорили. Но, чтобы читатель составил себе более полное представление о славном подвиге Колумба, не лишним будет описать эти суда подробнее, особенно то, на котором должны были плыть сам адмирал и Луис де Бобадилья.

Разумеется, это была «Санта-Мария», превосходившая следующую за ней по грузоподъемности «Пинту» почти вдвое. Ее подготовили лучше других из уважения к адмиралу и позаботились создать на ней все возможные удобства. Судно было палубное, каюта адмирала, или, как бы мы сейчас сказали, полуют[46], находилась на корме, «Санта-Мария» нисколько не походила на современные суда, легкие и гармоничные, с высокими мачтами и низкой кормой. Кроме кормовой двухъярусной надстройки, на ней была еще одна, носовая, или полубак[47], но и та и другая отличилась нелепой громоздскостью. Каюта называлась «замком», она и в самом деле напоминала средневековую крепость; полубак, где ютилась большая часть команды, был несоразмерно велик, он занимал чуть ли не треть каравеллы.