Мерседес из Кастилии

— Довольно высокое имя для такого коротышки! — улыбаясь, заметил Колумб; он знал, что верные друзья среди команды могут ему еще очень пригодиться, а потому, не теряя достоинства и не опускаясь до ненужной фамильярности, иногда снисходил до грубоватых шуток, которые нравились морякам. — Удивляюсь, как у тебя хватает смелости называться так громко!

— А я и то говорю своим приятелям, что Мундо — это не имя, а мой титул, который превыше всех королевских титулов. Весь мир куда больше любого королевства!

— Твои родители тоже звались Мундо? Или ты сам придумал себе такое имя, чтобы дерзить, когда с тобой разговаривает адмирал?

— Что до почтенных моих родителей, то вы их лучше сами спросите, сеньор адмирал, потому что я не знаю, как они звались и было ли у них имя вообще. Говорят, что, когда мне стукнуло всего несколько часов от рождения, меня нашли в старой корзине у ворот корабельной верфи нашего старого…

— Это уже неважно, друг мой Санчо, — прервал его Колумб. — Тебя нашли, и корзина служила тебе колыбелью, — вот и весь сказ!

— Нет, ваша милость, для меня как раз очень важно, где меня нашли. Ну, да будь по-вашему! Раз уж никто толком не знает, куда мы плывем сейчас, то не все ли равно, откуда мы приплыли когда-то? Те, кто назвал меня Мундо, дали мне весь широкий мир в наследство, вот я и стараюсь оправдать свое имя.

— А ты давно сделался моряком, Санчо Мундо, если уж ты хочешь так называться?

— Так давно, что теперь на суше меня просто тошнит и кусок не идет в горло! От ворот корабельной верфи до пристани всего три шага, так что, наверное, меня прямо в корзине отнесли на какую-нибудь каравеллу. Как и когда это случилось, никто точно не помнит. С тех пор я покорился своей судьбе и едва приду в порт, как опять спешу выйти в море.

— А какими счастливыми судьбами ты очутился на моей каравелле, добрый Санчо?

— По приказу наших могерских властей во исполнение королевской воли, ваша милость! Они рассудили, что такое путешествие, наверное, никогда не кончится, а потому будет мне больше всего по вкусу.

— Значит, ты отправился в это великое путешествие по принуждению?

— Совсем нет, сеньор дон адмирал, хотя наши могерцы думают, что да. Разве не естественно для человека желать хоть раз в жизни осмотреть все свои владения? Мне сказали, что вы собираетесь на ту сторону света, — мог ли я упустить такой случай?

— Ты христианин, Санчо, и, наверное, тоже хочешь донести до язычников свет истинной веры.

— Ваша милость сеньор дон адмирал! Какое Санчо дело до того, чем нагружено судно? Мне главное — чтобы воды в трюме было поменьше, а чесноку в похлебке побольше! Если я не такой уж ревностный христианин, то в этом виноваты те, кто меня нашел, потому что церковь и пристань от ворот корабельной верфи на одинаковом расстоянии. Вот Пепе, я знаю, христианин: я сам видел его в купели. Но во всем Могере вряд ли найдется хоть один старик, который бы видел, как крестили меня. Смею, однако, заметить, благородный сеньор адмирал, что я все же не мусульманин.

— Ну что ж, Санчо, зато ты должен быть смелым и опытным моряком.

— Об этом, сеньор дон Колумб, пусть вам скажут другие. А когда налетит буря, вы сами увидите, что не ошиблись. И, если наши каравеллы доплывут до того места, где, как многие думают, земля кончается, у вас будет хороший случай убедиться, кто сможет стать на самый край и, не дрогнув, взглянуть вниз!

— Превосходно! — воскликнул Колумб. — Значит, на тебя и на Пепе я могу рассчитывать как на самых надежных товарищей.

С этими словами адмирал отошел от матросов с серьезным и достойным видом, который немало помогал ему поддерживать свой авторитет и внушал окружающим глубокое уважение. Луис последовал за ним, и через несколько минут они удалились в свою каюту.

— Дивлюсь я тебе, Санчо, — сказал Пепе, едва матросы остались на корме одни. — Как это ты не боишься так смело разговаривать с адмиралом, посланцем самой королевы! А вдруг он разгневается?

— Вот что значит иметь жену и ребенка! — насмешливо воскликнул Санчо. — Теперь тебе понятна разница между людьми, у которых есть предки и потомки, и теми, у кого нет ничего на свете, кроме собственного имени? А что до нашего сеньора дона адмирала, то он либо поистине великий человек — и тогда ему суждено открыть неведомые моря и земли, — либо просто изголодавшийся генуэзец, готовый плыть куда глаза глядят, лишь бы пить и есть досыта, быть в чести и спать вволю, пока мы тут надрываемся. Так всегда бывает: рысак налегке, а терпеливые мулы — под вьюком! Но в любом случае мне бояться нечего. Если он великий человек, что ему досужая болтовня какого-то матроса? А если просто плут, нечего ему чваниться перед настоящим кастильцем!

— С каких это пор ты сделался кастильцем? Тебя вроде нашли в корзине, корзину — у ворот корабельной верфи, верфь была в Могере, а Могер до сих пор подвластен Севилье![56]