Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай

Однако лишь очень немногие в Испании будут вспоминать о нас с надеждой и уважением, пока мы будем странствовать по неведомому и пустынному океану. Боюсь, что даже сейчас, когда мы стоим на пороге великих научных открытий, когда мы готовимся распахнуть ворота, за которыми нас ждут сокровища всей Индии, – боюсь, что даже в это мгновение почти никто не верит в наше дело и наш успех!

– На вашей стороне, сеньор, донья Изабелла! – сказал монах.

– И донья Мерседес! – добавил Луис. – Я уж не говорю о моей тетке – она вам верна до конца!

– Мне нужно всего несколько месяцев, чтобы разрешить все сомнения! – воскликнул Колумб, возводя к небесам горящий взор и подставляя ветру непокрытую седую голову. – Счастливые этих месяцев даже не заметят, несчастные как-нибудь их протянут, а нам они будут казаться годами! Отец мой, я часто уходил в плавание, зная, как грозен океан, равно готовый к смерти и к благополучному возвращению, но в этот радостный миг я уверен в себе. Бог сохранит нам жизнь и пошлет удачу!

– Такая уверенность необходима в столь серьезном деле, и я искренне надеюсь, что она оправдается.. Но вон за вами уже идет лодка, сеньоры! Пора прощаться. Сын мой, –

обратился монах к Колумбу, – душа моя всегда будет с вами в этом славном плавании!

– Поминайте нас в своих молитвах, святой отец, и пусть ваша братия тоже о нас не забывает! Вы отслужите за нас несколько месс?

– Не сомневайтесь, сын мой, мы будем ежедневно молить деву Марию и всех святых о ниспослании вам удачи.

Но пути господни неисповедимы, и, хотя мы уверены в успехе вашего предприятия, надо быть готовым ко всему.

– Неудачи быть не может, святой отец! – возразил мореплаватель.

– Как знать, сеньор Колумб! Разум человеческий по сравнению с мудростью творца все равно что горчичное семя, затерянное в песках побережья. Но я это говорю лишь для того, чтобы вы знали: если ваши надежды не сбудутся и вы вернетесь ни с чем, ворота нашего монастыря всегда перед вами открыты! Ибо мы считаем, что уже сама попытка осуществить столь возвышенный замысел заслуживает не меньшего уважения, чем его воплощение.

– Я понимаю вас, святой отец! Для меня такое доказательство дружбы едва ли не дороже той чашки воды и того куска хлеба, которые вы подали моему голодному сыну.

Благословите меня в путь!

– Станьте на колени, сеньор! Ибо сейчас с вами будет говорить не Хуан Перес де Марочена, а служитель церкви.

И неважно, что под ногами у вас не церковные плиты, а морской песок!

В глазах Колумба и священника стояли слезы, оба были глубоко взволнованы в эту торжественную минуту. Мореплаватель искренне любил францисканца за то, что тот оказался преданным другом в самые тяжелые времена; а достойный настоятель был привязан к Колумбу всем сердцем, как к младшему брату. Кроме того, каждый из них умел ценить и уважать убеждения другого, даже когда они расходились с его собственными.

Колумб опустился на колени прямо на песок и принял благословение своего друга с глубоким смирением, как сын, принимающий напутствие от родного отца.

– Прощайте, святой отец! – воскликнул Колумб, горячо пожимая руку старого друга. – Вы поддерживали меня, когда я был оставлен всеми, но я знаю, скоро настанет день, когда те немногие, кто верил в мои предсказания, перестанут краснеть при упоминании моего имени! Не забывайте молиться о нас эти несколько месяцев, и вы услышите весть, которая потрясет всю Кастилию. Тогда даже завоевание Гранады покажется лишь незначительным и преходящим событием славного царствования Фердинанда и Изабеллы!

Эти слова могли бы показаться похвальбой, если бы не глубокая убежденность Колумба, говорившего как человек, ясно видящий будущее, сокрытое от остальных. Уверенность его заражала всех, словно он не пророчествовал, а говорил о чем-то вполне очевидном. Смиренный францисканец запомнил слова Колумба; все долгие месяцы его отсутствия они служили ему немалым утешением.

Наконец друзья обнялись и расстались. Настоятель отправился в свой монастырь, а Колумб и Луис медленно двинулись к тому месту, где пристала высланная за ними шлюпка. Когда они уже подходили к ней, их внезапно обогнала молодая женщина. Не обращая ни на кого внимания, она бросилась на шею молодому матросу, сошедшему с шлюпки, в страстном порыве приникла к нему и забилась в неудержимых рыданиях.

– Пойдем, Пепе! – наконец заговорила она торопливо и таким тоном, словно была уверена, что не встретит отказа.

– Пойдем домой! Твой сын плачет и зовет тебя. Пойдем!

Пора с этим кончать.

– Не могу, Моника, – отозвался муж, взглянув на Колумба, который подошел уже достаточно близко, чтобы его слышать. – Ты ведь знаешь, я не по своей воле отправляюсь в это неведомое плавание. Если б можно было, я бы давно ушел с корабля, да нельзя – приказ королевы! Разве смеет бедный моряк ослушаться?

– Не будь глупцом, Пепе! – воскликнула молодая женщина и, схватив его за отвороты куртки, потянула прочь от воды. – Пойдем! Довольно я намучилась, у меня и так сердце разрывается. Пойдем к нашему сыну!

– Моника, адмирал тебя слышит, а ты говоришь такое!