Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай

– Не знаю, сеньор, только многие говорят, что если человек не кастилец, как наша донья Изабелла, хорошего от него не жди. Во всяком случае, быть генуэзцем не так почетно, как быть испанцем. Я бы охотнее отпустила моего

Пепе в плавание с настоящим испанцем, особенно если он родом из Палоса!

– Да, доводы у тебя любопытные, хотя и не слишком убедительны, – проговорил Колумб, выдавая свои чувства только натянутой улыбкой. – Но разве бедняк и генуэзец не может служить богу, как всякий христианин?

– Наверно, может, сеньор. Теперь и я думаю об этом плавании не так, как раньше. Потому что теперь я сама видела вас, говорила с вами и знаю, куда и зачем вы плывете. И все-таки тяжко молодой женщине отпускать в такую даль мужа, отца ее единственного ребенка!

– Взгляни, женщина! – сказал Колумб, указывая на

Луиса. – Вот перед тобой знатный юноша, единственный наследник целого рода, настоящий кастилец, достаточно прославленный и богатый, чтобы идти куда хочет и делать что хочет. А между тем он по доброй воле отправляется со мной, покидая свою возлюбленную, которая не только не стала его удерживать, а, напротив, благословила в далекий путь!

– Неужто это правда, сеньор? – с живостью спросила

Луиса женщина.

– Разумеется! – ответил тот. – Все мои надежды я возлагаю на это плавание! Разве я не сказал, что нас поведет прекрасный ангел?

– О, эти знатные сеньоры кого хочешь заговорят! Но, сеньор адмирал – вас ведь так надо величать? – рассказывают еще, что от этого путешествия только вам будет прок

– и почести и богатства, – а простым морякам достанется нищета и смерть! Еще недавно вы были бедны и безвестны, а сейчас – уже королевский адмирал, хотя, говорят, если вы встретитесь в открытом море с венецианскими галерами, они на это не посмотрят!

– Но какое до всего этого дело твоему мужу? Я отправляюсь туда же, куда и он, меня ждут те же опасности, и я тоже рискую своей жизнью. Если мы добудем золото, он получит свою долю! Если нам улыбнется удача и мы доплывем до цели, твой Пепе только выиграет. А перед богом мы все равны, и он не станет спрашивать, кто был беден и кто богат, кто был генуэзцем и кто кастильцем.

– Все это так, сеньор, и все же молодой жене нелегко расстаться с мужем! Ну, а ты, Пепе, ты в самом деле хочешь отправиться вместе с адмиралом?

– А мне-то что, Моника! Мне приказано служить королеве, вот я и служу. Нам, морякам, рассуждать не приходится! Только теперь, послушав его милость, я уже не так опасаюсь этого плавания.

– Если ваше путешествие и впрямь может послужить славе божьей, тебе, мой, муженек, не след отставать от других! Сеньор! – прибавила она, обращаясь к Колумбу. –

Разрешите моему Пепе переночевать дома. К утру он непременно вернется на «Санта-Марию»!

– А кто поручится, что он выполнит свое обещание?

– Сеньор, мы ведь тоже христиане!

– Что ж, это верно, – согласился Колумб. – Пепе, у нас и без тебя хватит гребцов. Иди сейчас к жене и сыну, но только смотри, поутру ты должен быть на своем месте!

Моника рассыпалась в благодарностях, и Колумб подумал, что этой славной испанке с добрыми глазами, пожалуй, можно доверять.

Пока гребцы готовили шлюпки, адмирал и Луис прохаживались по песчаному берегу и вели серьезный разговор.

– Вы видите, что мне приходится выносить, какие трудности преодолевать, чтобы добиться даже такой мелочи! – грустно, хотя и без горечи заметил Колумб. – Быть генуэзцем – преступление, бедняком – вдвойне, а говорить и думать не то, что думают другие, – смертный грех. Но настанет день, граф де Льера, когда Генуя будет гордиться тем, что была родиной Христофора Колумба, и когда ваша надменная Кастилия будет оспаривать у нее эту честь! Вы богаты и знатны от рождения, юный мой сеньор, и вы не торопитесь вступать на путь великих дел, которые приведут вас к славе. Но я отягощен годами, голова моя поседела от времени и страданий, и мне больно думать, что я только приступил к осуществлению того, что заставит людей помнить мое имя.

– Что делать, сеньор, так уж ведется на этом свете!

Люди способные, но незнатные стараются возвыситься до положения, которое бы соответствовало их достоинствам, а те, кто всё имеет от рождения, часто довольствуются почетом и славой, завоеванными их предками. Чему же тут удивляться? Так уже заведено, и такова человеческая натура.

– Вы правы, Луис, но одно дело – философия, а другое –

действительность. Вы прямой и бесстрашный юноша, Луис, вас не пугали ни мечи мавров, ни насмешки испанцев –

и тем и другим вы отвечали с одинаковым мужеством.

Скажите же мне сейчас, неужели вы, кастилец, считаете меня хуже ваших соотечественников только потому, что я родился в Генуе?

– Наоборот, сеньор, если Геную представляет Христофор Колумб, а Кастилию – всего лишь Луис де Бобадилья!

– со смехом ответил юноша.

– Добро бы так! Но вы слышали, что думает обо мне жена этого матроса Пепе? Вы держитесь этого же мнения?

– А что вы хотите, сеньор Христофор? Люди всюду одинаковы, и у нас, и в Италии, и в Англии. Каждый воображает, что он лучше своих соседей. От этого никуда не уйдешь.