"Мерседес" на тротуаре (СИ)

Все. Мне надоело бесполезное движение по кругу. Герои известной рекламы Nescafe на моем месте отправились бы пить кофе. Я не могу. Нет ни кофе, ни места, где бы мне его предложили. Да и пить кофе с завязанными руками, все равно, что переходить пропасть по канату с завязанными глазами. Нестрашно, но очень неудобно.

Глаза привыкли к темноте. Устраиваюсь у бокового зеркала Toyota и пытаюсь разобраться: как и чем скручены мои запястья. Отражение в зеркале наводит на мысль, что меня связывал не «джипик». Слишком неординарное решение. Кисти стянуты стальной проволокой. Кончики проволоки закручены кокетливым хвостиком. Металл вошел глубоко в мясо. По сути, скручены кости кистей. На рентгеновском снимке мои оковы должны выглядеть весьма оригинально — в виде опухоли на скелете. Проволочку не растянешь, не раскачаешь, не развяжешь. Крепко я влип… Зубами открываю ящички-ячейки в верстаке. Нахожу треугольный напильник. Минут сорок как последний идиот, пытаюсь вставить инструмент в тиски и зажать его там. Со стороны может показаться, что я занимаюсь утренней гимнастикой. Сначала, наклонившись, задираю за спиной руки с напильником и стараюсь угадать: где именно располагаются челюсти тисков. Когда эта, чрезвычайно сексуальная процедура завершается успешно, я резко подпрыгиваю в надежде закрутить челюсти до того, как из них вывалится напильник. Естественно, мне за силой тяжести не поспеть. Приходится приседать, подбирать напильник с пола и начинать разминочный комплекс сызнова.

В конце концов, зарядка надоедает. Плюю на осторожность, врубаю электрическую дрель с вставленным в нее наждачным диском и кладу на подвывающее устройство свои наручники. Спустя секунду воем уже вдвоем. Дрель от усердия, я от боли. Проволока, нагревшись, с удовольствием делится своим теплом с моим телом. Теперь у меня появилась прекрасная возможность изнутри изучить теорию и практику теплообмена, а так же весь спектр ощущений, испытываемых рабочим телом при нагревании.

Руки за спиной разлетаются в стороны. Обезумевший от боли, но свободный, втыкаю кулаки в ведро со слитым машинным маслом. Из ведра доносится змеиное шипение. За воротами гаража в две глотки завыли Лидкины московские сторожевые. Отработал инстинкт стаи. Все воют, значит и им нельзя остаться в стороне.

Выключаю дрель. Собаки замолкают. Прислушиваюсь к тому, что происходит за пределами гаража. Открылась дверь дома. Кто-то вышел на крыльцо.

— Булат, Гита, чего развылись? — Лидочкин голос узнаю даже в хоре. Представляю, как она стоит в халатике и босиком. Мне становится зябко. Как хорошо, что гараж отапливается. Я существо тепличное, даже пьяный долго в холоде не выдержал бы. Примерз бы к бетонному полу. Тогда бы и убивать не потребовалось — Что там? — Судя по всему и «джипик» следом за Лидой выкатился во двор выяснить обстановку.

— Не знаю. Вроде все спокойно. Сейчас на улицу выгляну. Может, коты за воротами устроились. Мои звери кошек на дух не переносят.

— Осторожнее. А то какая сволочь за забором поджидает. Если этот козел что-нибудь понял и трепанул Куску, на всем п…

— Расслабься, ни черта он не понял, а Куска, скорее всего, просто не знает. — Скрипнула калитка. — Никого.

— Может с журналистом побазарим? — Вот и «джипиков» тянет к интеллигенции. Пары часов без меня прожить не может. Велика все таки в народе тяга к культуре. Оглядываюсь по сторонам в поисках оружия. С чем, с чем, а с железками у Лидочки в гараже полный порядок. Остается только выбрать такую, которая о черепушку «джипика» не погнется.

— Брось, Валик. В него бочку спирта влили. Бедняга до завтра не очухается.

— И хорошо, на х…, сдохнет без боли. — Ба, да он не бандит, а великий гуманист. Томас Манн какой-то.

— Пошли в дом. Что-то я замерзла. — Интересно, каким способом они там согреваются. Лидочка обожает экспериментировать, изучая Кама Сутру.

— Пошли. — С неохотой соглашается Валечка. Либо хозяйка дома его укатала, либо прокатила. Иначе, с чего бы ему быть не в духе.

Настало время знакомства с дверями и запорами. Не могу я здесь торчать вечно. Даже до вечера не могу. Не хочется встречаться с великим трагиком Волобуевым и, к тому же, после дежурства обещала зайти Екатерина Владимировна. «Катя» — поправляю сам себя. Вспомнил о предстоящем свидании, и сразу на сердце стало тепло и уютно. Губы сами расплываются в улыбке.

Странно устроен человек. Сколько ни говори «Лида», никаких эмоций кроме воспоминаний об искусном сексе. Сказал «Катя» и как на летнем пляже очутился. А, казалось, всего-то имя, набор звуков расставленных в определенной последовательности. Звуки исчезли в полутьме гаража, а ощущение счастья осталось.

Ладно. Все это беспредметная болтовня. Приедет дядя-президент «ТетраТеха», и все имена станут одинаковыми. И те, что очаровывают и те, к которым равнодушен.