Мерцание тумана

– Ты произнесла пару страшных фраз… Некоторые из них напугали меня до чертиков. Мне следует беспокоиться?

Я знаю, о чем он говорит. И я люблю его за то, что он не стремится от этого отмахнуться, даже если его беспокойство необоснованно.

– Нет. Не следует.

– Уверена? Я имею в виду… такие мысли часто овладевают человеком, когда он к этому не готов.

– Знаю. И какое-то время так и было, – признаюсь я. Глаза Яспера округляются от ужаса, и я поспешно добавляю. – Но я научилась эти мысли контролировать. Они всплывают лишь иногда, когда я об этом говорю. Вот почему мне так трудно обсуждать эту тему. Я боюсь, что меня снова затянет в эту ловушку. Когда я произношу такие вещи, как сейчас, это… совершенно не соответствует тому, что я думаю о себе. А тому, что я в тот момент чувствую. Какой-то когнитивный диссонанс или что-то в этом роде.

– Эм… Напомни, что это такое? Ты однажды мне объясняла, но с момента твоего последнего экскурса в психологию прошло много времени.

В голове мелькают воспоминания о том, как я иногда часами с энтузиазмом рассказывала ему о психологических эффектах, теориях и экспериментах. Беззаботная часть наших отношений, которую я хочу вернуть, как и многие другие.

– Когнитивный диссонанс – это неприятное эмоциональное состояние, внутренний конфликт, вызванный столкновением несовместимых мнений, установок, мыслей или желаний, – с улыбкой объясняю я. – Конфликт между тем, что ты делаешь, то есть твоими действиями, и тем, что ты думаешь или считаешь правильным.

– Ах, да… вспомнил. Например, если я выступаю за защиту окружающей среды, а сам езжу на машине или летаю на самолете, испытывая при этом чувство вины?

– Точно!

– И как тебе удается избавиться от негативных чувств, когда они тебя настигают?

– Прямо сейчас, делая то, чего я старалась избежать: говорить о них. А еще помогает повторять себе, что я ценна. – Я обнимаю его и бормочу: – Спасибо за напоминание, Яспер.

– Обращайся в любое время. Иди-ка сюда… – Он вместе со мной опускается на матрас. И я оказываюсь в месте, в котором чувствую себя как дома, – в его объятиях, прижимаюсь головой к его теплой груди. Он целует мои волосы и спрашивает: – А кто напоминал тебе в ЛА? Как ты выдержала там так долго одна, когда… У тебя были друзья?

– Таких друзей, к которым я могла бы пойти, у меня не было. Только поверхностные знакомства. Но в тот момент мне все равно не хотелось ни с кем разговаривать. Ни с Лео, ни с Лисой, ни уж тем более с родителями. Я не хотела говорить своему отцу, что я ему не родная. Но и лгать ему я тоже не хотела. Поэтому я самоустранилась, перестала отвечать на телефонные звонки и писала только короткие пустые сообщения. Я боялась его реакции. Боялась, что он перестанет меня любить. Боялась увидеть отвращение в его глазах. Поэтому я осталась в ЛА и затаилась. Письмо было… как бомба. Оно превратило мою прежнюю жизнь в Германии в груду развалин. Я действительно подумывала о том, чтобы там остаться.

– Навсегда?

Я киваю.

– Что, разумеется, было невозможно. Ведь получить разрешение на постоянное пребывание в стране не так просто. Но тогда я так далеко не заглядывала. Я была в шоковом состоянии. И оно длилось долго. Несколько недель.

– А твои родители не спрашивали, что у тебя не так?

– Конечно, спрашивали. Они писали почти каждый день и пытались связаться со мной по телефону. Как и Лео и Лиса. Но я их заверяла, что со мной все в порядке и что я много работаю. Что никак не объясняло, почему я не вернулась домой. Лео и Лиса в конце концов перестали терзать меня вопросами и просто писали мне каждую неделю, что скучают и всегда будут рядом, если мне захочется с кем-нибудь поговорить. И я каждый раз плакала, потому что боялась, что и они меня бросят.

Яспер сглатывает.

– Как я?

Я киваю.