Мёртвая дорога

В ночь на 20 июля все жители фактории не сомкнули глаз. К вечеру стал накрапывать тёплый дождик. Раз-другой блеснула молния, и гроза, прогрохотав над тундрой за рекой, перекинулась дальше к северу, прорезая там чёрные тучи огненными стрелами, словно извещая, что и в Заполярье наступила летняя пора. Была удивительная тишина. Ни один лепесток не шелохнётся на деревьях, словно всё живое, удивляясь, замерло в этот первый летний вечер.

Мы сидели с Мариной, наслаждаясь тишиной тёплой белой ночи. Но вот около уха пропел комар, за ним другой, и вскоре нам пришлось от них спасаться в домике. Однако комары и здесь не давали покоя. Ложась, я плотно закрыл дверь и окно, но они пробирались в щели. С каждой минутой комариный зуд нарастал и вскоре превратился в сплошное гудение. О сне нечего было и думать. Я выскочил из-под одеяла и, кое-как одевшись, развёл дымокур. Комната наполнилась дымом, комары опустились к самому полу, но не улетали. Марина, задохнувшись в дыму, сквозь слезы просила убрать костёр подальше. Когда дым рассеялся, комаров стало ещё больше. Крупные и рыжие, они с яростью набрасывались на нас. Не выдержав их натиска, Марина побежала к костру. Мы стояли в клубах дыма и хлестали себя ветками. У всех домов и палаток, как у нас, один за другим поднимались столбы дыма. Но вдруг, несмотря на болезненные укусы, нам почему-то стало смешно, и, спасаясь от злых насекомых, мы побежали к дому Вассы Андреевны. Там тоже горел костёр. Васса Андреевна, закутанная в одеяло, хлестала себя по голым ногам веником, Данила Васильевич у костра мазал дёгтем лошадь; бедное животное мотало головой, било хвостом и лезло в клубы дыма.

— Говорила тебе: не сегодня-завтра навалятся они, распроклятые! — сонным голосом выговаривала Васса Андреевна. — Так нет, только и знаешь, что бегать с ружьём, мучься с тобой теперь.

Данила Васильевич был уже в накомарнике и плаще, даже на руки надел рукавицы, перевязав их бечёвкой вместе с рукавами плаща. На нём сидело столько комаров, что вся его одежда казалась коричневого цвета. Кончив мазать мерина, он полез на чердак и, достав оттуда пологи, пошёл в дом.

— Комаров-то стряхни с себя, — крикнула ему Васса Андреевна, — а то полон дом натащишь!

Я взял веник и стал сметать с Данилы Васильевича комаров. Веник сразу стал грязным. Мы повесили над кроватями пологи и, выгнав из-под них комаров, позвали женщин. Васса Андреевна уговорила Марину переночевать с Верой под пологом, а мы с Данилой Васильевичем пошли к костру. Он снова принялся мазать мерина дёгтем, а я подложил дров и, чтобы было больше дыму, навалил сверху мусор.

После этой ночи я понял, почему ненцы на всё лето угоняют оленей к самым северным широтам, где холоднее и постоянно гуляет ветер. Олени с трудом переносят такое множество гнуса, болеют, а многие, не выдержав мучений, гибнут.

Только здесь, у Полярного круга, можно понять, какой это страшный бич для всего живого. По сравнению с этими комарами дальневосточная мошка не страшна.

Пасмурная погода с тёплыми дождями и грозами неожиданно сменилась жарким летом. Даже комары днём куда-то прятались. В один из таких жарких дней Марина заметила плывущую вниз по Пуру к фактории лодку. И как же мы удивились, когда встретили доктора Нину Петровну! Все были рады ей, а Марина так и бросилась в её объятия. Оказалось, что она уже давно плывёт из районного центра Тарко-Сале и по дороге посетила много чумов. Одета она была по-дорожному — в чёрные шаровары и куртку из замши. На голове был накомарник с волосяной сеткой, а на ногах — унты из гладкой кожи.

Пока мы с Волоховичем вытаскивали лодку, Нина Петровна растирала ноги, затёкшие от долгого и неудобного сидения в маленьком судёнышке. Белая шея Нины Петровны, резко отличавшаяся от бронзового, загорелого лица, была покрыта множеством мелких ранок от комариных укусов.

Здесь же, на берегу, Нина Петровна попросила меня организовать назавтра медицинский осмотр для всех работников экспедиции.

— А сегодня я займусь местным населением, — добавила она, поднимаясь на крутой берег.

Мы с Волоховичем забрали из лодки её нехитрый врачебный скарб с медикаментами и отнесли в наш домик.

Вода в Пуре убывала, обнажая огромные песчаные косы. На одной из них, выше фактории, Волохович выбрал место для посадки больших самолётов. Песок там был настолько плотный и ровный, что лётчикам оставалось только выложить посадочные знаки. Самолёты теперь прилетали из Игарки и Салехарда, делали съёмку местности и доставляли нам из фотолабораторий снимки и фотосхемы, которых мы с нетерпением ждали. С утра до ночи Болотов, Мальков и я сидели над снимками, изучая через стереоскопы местность, расшифровывая фотосхемы. Площади ягелевой тундры на них выглядели более светлыми, бугристая тундра темнее, а озера и реки совсем чермными. Мы научились читать эти фотосхемы так же легко, как любую карту.