Мёртвая дорога

— Так как все высказались, — поднялся Татаринов, — то давайте решать. За южным вариантом, — сказал он, — явное преимущество. Северный вариант попросту освоить невозможно, он сам себя исключает. Ведь если и перебросить туда людей пешим порядком, их всё равно кормить надо, товарищ Мальков, — посмотрел Татаринов в сторону главного инженера и продолжал: — Дрова нужны, посёлки из чего-то строить надо. А вот Рогожин говорит, что туда и олени не проберутся. Северный вариант прямее, но это ещё ничего не значит. По этой дороге хорошо если три-четыре пары поездов в сутки ходить будут, так что о выгоде при эксплуатации можно и не говорить. А вот о людях следует подумать. Путейцы ведь не железные, и горстке людей ох как трудно будет бороться с северной стихией. Представьте себе пургу, заносы, а кругом голая тундра. Будут ваши поезда стоять, товарищ Мальков. Вот вам и вся экономия...

Татаринов помолчал, а потом решительно сказал:

— Примем южный вариант.

Никто больше не возражал. Здесь же была составлена радиограмма и передана строителям в Игарку, а через десять минут навстречу каравану вниз по реке вылетел Волохович с письмом Татаринова — следовать на разгрузку выше устья Варка-Сыль-Кы.

Надев накомарники и завязав рукава, мы с Рогожиным и Болотовым вышли к реке.

— Ну как, скучаешь? — спросил я Рогожина, когда Болотов отошёл от нас попить воды.

— Очень, — кивнул Александр Петрович.

— Хочешь полететь в Уренгой?

Рогожин, не веря своим ушам, даже остановился.

— А разве это возможно?

— Конечно, — подтвердил я. — Заберёшь там в камеральной группе оставшиеся фотоснимки, загрузишь самолёт продуктами, каких у вас не хватает, и завтра обратно сюда. А отсюда в партию на катере вместе поплывём — я надеюсь уговорить Татаринова взять у строителей катер. Да и им самим не мешает проехать вверх по реке на рекогносцировку с таким лоцманом, как ты.

На том мы и порешили.

Вернувшись к самолёту, я сказал Татаринову, что необходимо послать Рогожина в Уренгой.

— Пусть летит. Да и Малькову здесь делать нечего, — решил он.

Пока заводили мотор, я написал Марине письмо.

Несмотря на поздний час, солнце ещё светило, и мы пошли с Татариновым к Борисову, ловившему с лётчиками рыбу. Они устроились на крутом берегу, разведя там дымокур. Бортмеханик и радист копали червей.

— Во какой сорвался, трали-вали, — показал Борисов, разведя руки.

— Может, такой, тентель-вентель? — показал я ему палец.

— Джамбул, подтверди, — попросил он подошедшего командира корабля.

— Мощь, а не рыба, — поддакнул Джамбул.

Радист делал нам знаки, но я не понимал в чём дело. Потом он крикнул: «Джамбул, тащи!» Пилот схватил удилище и потянул. Удилище гнулось, и вскоре над водой повисла бутылка. Борисов в это время щёлкнул фотоаппаратом. Джамбул вначале рассердился, но, когда узнал, что в бутылке спирт, улыбнулся. Поплавок Борисова резко скрылся под водой, и он вытянул большого муксуна. Не выдержал соблазна и Татаринов — он взял удочку Ганджумова и одного за другим вытащил двух крупных подъязков. Здесь же на берегу сварили уху и провели вечер.

Утром с Кошевым на ЛИ-2 прилетел начальник строительства восточного плеча железной дороги, он же начальник Енисейского лагеря — Антонов.

Это был полный, огромного роста человек. Сотрудники строительства потихоньку называли его «восемь пудов номенклатурного мяса». Густой бас, которому Антонов всегда старался придать нотки строгости, нередко приводил в трепет окружавших его людей. Да это было и неудивительно, так как люди эти были или заключённые, или бывшие заключённые, оставшиеся работать на стройках в отдалённых местах. Оставались они потому, что либо им не давали разрешения жить там, где они хотели, либо они сами уже свыклись с лагерной жизнью, где их ценили не только как специалистов, но и как людей, хорошо знающих лагерные порядки; когда такие строительства начинались, в первые же месяцы заключённые строили для них и для семей, которыми они обзаводились, дома с удобными квартирами.

Антонов упорно и быстро продвигался по служебной лестнице от начальника охраны до начальника крупного строительства и лагеря. Его карьере не мешало четырёхклассное образование. Главными его достоинствами были беспрекословное повиновение вышестоящим работникам МВД и строгое соблюдение лагерного режима.

Строг и груб был голос Антонова, заставлявший повиноваться бесправных людей — сотни лучших специалистов страны, тянущих лагерную лямку и руководящих строительством.

— Ну, как тут инженерия решила? — пробурчал Антонов, небрежно поправляя плотно облегавший его круглую фигуру широкий ремень, словно подчёркивая этим, что его внешность важнее каких-то вариантов трассы. Он стряхнул с погона соринки и, убедившись, что начищенные до блеска сапоги в порядке, важно прошёлся вдоль самолёта.

От такого обращения нас покоробило, и Татаринов, не зависящий от Антонова, холодно ответил:

— Как решили, я уже поставил вас в известность. Переход через Таз будет здесь.