И вот всё затрещало, завыло. Я хотел выйти на улицу, но меня тут же закидало снегом. Ветер сбивал с ног. Кругом было только одно беснующееся белое и холодное месиво. Это не было похоже ни на снежные метели русской степи, ни на сибирские бураны. Ветер и снег как будто решили свести последние счёты с землёй.
Двое суток хозяйничала пурга. Но вот красная чёрточка на термометре поползла вниз, и пурга унеслась вслед за рваными тучами.
Люди рыли проходы в снегу, откапывая жильё и занесённые дрова.
Днём в штаб с радиостанции прибежала взволнованная Марина: тяжело заболел Рогожин. В радиограмме было указано место, где находилась его партия. Я вызвал нового командира звена Тамбовцева и рассказал ему о несчастье.
— А кто нам обеспечит там площадку для посадки? — неуверенно спросил пилот.
— Надо самим выбрать, поблизости от их чумов. Они после пурги ещё не двигались, — пояснил я и, усвоив опыт Волоховича, добавил: — Там озёр много, все они хорошо замёрзли. А может, присмотрите с воздуха другое место, сейчас ведь везде снег и на лыжах можно сесть.
— Попытаемся, — ответил Тамбовцев.
Но сесть он не рискнул, и Рогожина повезли в Уренгой на нартах.
Вася полетел в Тарко-Сале за Ниной Петровной, с ней должен был прибыть и фельдшер, чтобы постоянно остаться у нас в посёлке. Мы выделили им одну землянку под медицинский пункт, поставив там кровать для больного Рогожина. Но Нина Петровна не полетела прямо к нам, она уговорила пилота слетать с ней навстречу Рогожину и пересадить его с нарт на самолёт. Вася стал было сопротивляться, но Нина Петровна резко сказала ему: «Я врач и могу требовать. Везти тяжелобольного на нартах — преступление!» Вася завёл снова мотор, и через два часа они вернулись с Рогожиным.
Больной ещё бодрился. К вечеру ему стало хуже.
— Как дела? — спросил я Нину Петровну.
— Смотреть да смотреть за ним нужно, — ответила она и смотрела за ним днём и ночью.
Мы с Мариной помогали ей, чем могли. Когда её одолевал сон и она дремала, уронив голову на стол, мы следили за больным. Но через десять минут Нина Петровна испуганно вскакивала, кидалась к кровати, торопливо ища пульсирующую жилку на руке больного, ставила ему термометр. Ртутный столбик взлетал вверх: до предела человеческой жизни оставалось всего несколько чёрточек...
Иногда изо рта Рогожина вырывались бессвязные звуки.
— Что ты говоришь? — негромко спрашивала Нина Петровна.
Больной не отвечал. Только на четвёртый день мы впервые услышали:
— Пить...
Нина Петровна налила воды. Больной выпил немного и вздохнул глубоко, с таким облегчением, будто ради этого глубокого вздоха и шла борьба между жизнью и смертью все последние дни.
Рогожин стал быстро поправляться. Через десять дней он был уже на ногах. А ещё через неделю они с Ниной Петровной сидели в нашем доме, не спуская друг с друга глаз. Потом Нина Петровна уехала на нартах в Тарко-Сале, чтобы сдать свои дела, а Рогожин подгонял камералку, чтобы получить отпуск. Через месяц они встретились в Салехарде и вместе уехали на юг.
9
— Ну и термометр, хоть выбрось! — ворчал Аладьин, рассматривая ртутный столбик.
— Чем недоволен, помощник? — Я взглянул через его плечо на термометр.
— Да вот третий день как свернулась ртуть. Так и не определишь, какой мороз.
— А разве тебе пятидесяти пяти мало? — показал я на нижнюю чёрточку.
— А может, шестьдесят?..
Небо было ясное, как нержавеющая сталь, но дышать было трудно. В лёгкие словно врывались потоки льдинок.
За сотни шагов был слышен малейший шорох. Казалось, что для звуков больше нет расстояний, они могли бы смешаться в один хоровод. Но кругом было тихо. Люди сидели по домам, даже собаки не лаяли и, свернувшись, дрожали в своих конурах. Только, как пересохший пергамент, хрустел снег.
Зима торжествовала. Солнце показывалось на два-три часа и, проплыв над горизонтом, скрывалось.
— Что нового? — спросил я однажды Марину, войдя на радиостанцию.
— Телеграмма из Москвы, — подала она бланк с текстом.
«Обязываю главного инженера строительства Цвелодуба, начальника Северной экспедиции Татаринова, — стал я читать, — а также руководящих инженерно-технических работников строительства и Северной экспедиции проехать в январе по всей трассе железной дороги от Игарки до Салехарда и на месте наметить мероприятия по строительству дороги в зимних условиях. Начальникам экспедиций Енисейской, Надымской и Обской обеспечить передвижение группы оленьим транспортом и лично сопровождать по своим участкам. О поездке представить подробный отчёт. Исполнение доложить. Начальник главка Гвоздев».
— Вот это задал задачу генерал! — покачал я головой. Шутка сказать, пройти путь в полторы тысячи километров целиной, без дороги, по глубокому снегу, по всей полярной земле!
«Фантазия», — подумал я и отложил телеграмму.
Но через три дня Марина приняла ещё одну телеграмму из Игарки.
«Исполнение распоряжения товарища Гвоздева через десять дней предлагаем быть на Тазу. Сообщите, когда там будете сами тридцатью оленьими упряжками. Татаринов».