Мертвая комната

Оставалось придумать, как получить эти сведения от угрюмого старика. Викарий прекрасно понимал, что после непростительно бессердечного поведения Эндрю по отношению к ее отцу и матери, Розамонда не может обратиться к нему напрямую. Однако это препятствие можно преодолеть, если передать необходимые сведения доктору Ченнери. Хотя он сам и недолюбливал Эндрю Тревертона и осуждал принципы старого мизантропа, он был готов отбросить собственные антипатии и возражения ради интересов юных друзей. Так что викарий выразил полную готовность написать Эндрю и напомнить ему о себе, а также уточнить информацию о северной стороне Портдженнской Башни, и особо подчеркнуть желание ознакомиться с названиями, под которыми комнаты были известны в прежние времена.

Викарий честно признавал, что, по его мнению, шансы на то, что он вообще получит какой-либо ответ, невелики. Однако, учитывая, что при нынешнем положении дел напрасная надежда лучше, чем ее отсутствие, он решил, что стоит попробовать. Если мистер и миссис Фрэнкленд смогут придумать лучшее средство для установления связи с Эндрю Тревертоном, или если они откроют какой-нибудь новый метод получения информации, в которой они нуждались, доктор Ченнери готов был довериться их мнению.

Прочитав послание викария, Розамонда с мужем согласились, что у них не было иного выбора, кроме как с благодарностью принять предложение. Была, по крайней мере, слабая надежда на то, что просьба доктора Ченнери о предоставлении информации принесет какие-то результаты; и это было лучше, чем блуждать в полном неведении по двум этажам и шестнадцати комнатам. Исходя из этих соображений Розамонда написала викарию ответное письмо, в котором благодарила его за доброту и просила, чтобы он без промедления связался с Эндрю Тревертоном.

Доктор Ченнери тотчас же приступил к сочинению этого важного послания, позаботившись о том, чтобы изложить просьбу чисто исследовательскими основаниями, и объясняя свое любопытство к устройству Портдженнской Башни тем, что раньше знал семью Тревертонов, и оттуда был его интерес к старому дому, с которым их имя и судьба были так тесно связаны. Обратившись к воспоминаниям Эндрю, он сделал еще один шаг и упомянул о библиотеке старых книг, заметив, что среди них можно найти план или словесное описание дома, которые могут оказаться весьма полезными в случае, если память мистера Тревертона не сохранила всех деталей, связанных с названиями и расположением северных комнат. В заключение он позволил себе упомянуть, что предоставление любого документа подобного рода, будет с благодарностью воспринято как большая услуга. Составив послание, викарий вложил его в конверт, адресованный поверенному в Лондоне, с указаниями, что письмо должно быть доставлено надежным человеком, и что посыльный должен позвонить на следующее утро, чтобы сообщить, есть ли ответ.

Через три дня после отправления письма, когда от доктора Ченнери не было получено никаких известий, Розамонда наконец-то получила разрешение врача на путешествие. Покинув мистера Орриджа и дав многочисленные обещания сообщить ему об успехах в поисках Миртовой комнаты, мистер и миссис Фрэнкленд повернулись спиной к Уэст-Уинстону и в третий раз отправились в путь к Портдженнской Башне.

Глава II Начало конца

Эндрю Тревертон и его слуга собирались печь хлеб, когда посыльный с письмом доктора Ченнери подошел к калитке коттеджа. Позвонив три раза, он, наконец, услышал за стеною грубый голос, спрашивавший, кто он такой и какого дьявола ему нужно.

– Письмо мистеру Тревертону, – сказал посыльный, невольно делая шаг назад.

– Брось через забор и убирайся! – проговорил тот же голос.

Посыльный повиновался обоим предписаниям. Он был кротким, скромным, пожилым человеком, и когда природа смешивала составляющие его характера, обидчивости среди них не было.

Человек с грубым голосом или, говоря проще, Шроул, поднял письмо, взвесил его в руке, посмотрел на адрес с выражением презрительного любопытства, положил конверт в карман и потащился в кухню.

В помещение, которое в приличном доме назвали бы кладовой, мистер Тревертон был занят тем, что отстаивал свою независимость от всех мельников Англии, перемалывая на ручной мельнице кукурузу. Он раздраженно вздрогнул, когда в дверях появился его слуга и сердито спросил:

– Зачем ты сюда пришел? Я позову тебя, как мука будет готова. Я вовсе не нахожу удовольствия смотреть на тебя лишний раз! Я никогда не рассматривал тебя, Шроул, но все равно спрашиваю себя, есть ли во всем мироздании животное, столь же уродливое, как человек? Сегодня утром я видел кота на стене сада, и не было ни одного пункта, по которому ты мог бы сравниться с ним. Глаза кота были ясными – твои мутные. Нос у кота был прямой – твой кривой. Усы у него были чистые, а у тебя грязные. Кошачья шубка была ему впору, а твоя одежка болтается, как мешок. Повторяю тебе, Шроул, вид, к которому принадлежишь ты – и я – самый уродливый из всех творений. Уходи, худший, немощнейший урод природы, уходи!