Мертвая сцена

Я сейчас перечитала свои апрельские записи. И увидела, что даже из них непонятно, сколько уже раз я успела встретиться с гнусным Носовым. Эти чертовы встречи словно слились для меня в одно непереносимое целое. Жизнь теперь поделена на две части: время, замечательно проводимое с моим любимым Устином, и отвратительное время, отданное мерзавцу Носову! И даже те часы, в которые я с Устином, почти постоянно теперь омрачены мыслями о Носове.

Сегодня я опять виделась с этой скотиной. Но после этого последнего разговора во мне поселилась надежда, что, может, еще все образуется. В глубине души я сознаю, что хватаюсь сейчас за любую соломинку, что готова увидеть счастливый шанс там, где его и в помине нет. Но иначе ведь и быть не может. Мне необходимо на что-то надеяться.

Впервые сейчас напишу о том, что мне уже неоднократно приходило в голову самой убить Носова. Этим я спасла бы Устина, но навсегда погубила бы свою жизнь. И из этого следует еще более горшее признание: видимо, я не настолько уж сильно люблю Устина, чтобы пожертвовать собой ради него. Точнее, так: если бы Носов, скажем, вломился к нам в квартиру, наставил бы на нас ружье и спросил бы: «Кого из вас застрелить?», — я, не задумываясь, ответила бы: «Меня». То есть я согласна умереть ради Устина, но не согласна садиться ради него в тюрьму.

С другой стороны, я могла бы убить Носова, а потом покончить с собой. Но если я нисколько не сомневаюсь, что смогла бы убить человека (вернее, конкретно Носова, которого человеком, конечно, нельзя назвать), то насчет того, что я решилась бы убить себя, у меня такой уверенности уже нет. Да и всякий раз после подобных мыслей я тотчас одергиваю себя: «Алла, да ты просто жалкая паникерша! Если паршивый трусливый шантажист заставляет тебя хотя бы всего лишь размышлять о подобной чертовщине, значит, ты совершенно не приспособлена к жизни! Сталкивалась ли ты до этого хоть раз с подлинной жизнью? До окончания института тебя опекала мать, после — Устин. Ты всю жизнь была окружена только любовью, никогда по-настоящему не сталкивалась с проявлениями человеческой подлости. И вот когда впервые столкнулась, тут же пустилась во все тяжкие! Принимаешь всерьез это жалкое ничтожество, встречаешься с ним, беседуешь, ото всех скрываешься… Тьфу, да на тебя просто противно смотреть!»

Я действительно уже не могу смотреть на себя в зеркало. С одной стороны, мне сейчас стыдно смотреть самой себе в глаза; с другой — мне все почему-то кажется, что за своей спиной я увижу в зеркале Носова. Я понимаю, что это уже сумасшествие и что до него меня довел совершенно ничтожный персонаж. И тут же я говорю себе, что надо остановиться, расслабиться, махнуть рукой на всю эту историю! Это ведь самое разумное, а то, чем теперь занимаюсь я, абсолютно неразумно! Однако стоит мне вспомнить, что все это я делаю ради Устина, панические мысли опять овладевают мной.

Все же лучше пока что оставить все как есть. Буду встречаться с Носовым, буду скрывать эти встречи ото всех. У меня есть уверенность, что, пока я с ним вижусь, он не причинит Устину никакого вреда. Конечно, вечно так продолжаться не может. Но, думаю, я найду какой-то выход из положения. И это будет не убийство с последующим самоубийством.

Может статься и так, что в моей схватке с Носовым победу одержит тот, кто обладает бо́льшим терпением. А уж терпения, как я полагаю, мне не занимать. И, значит, я в итоге одолею эту гадину!

Вернусь, впрочем, к пресловутой небольшой надежде, которую вселила в меня сегодняшняя встреча с Носовым. Поначалу мне пришлось в сотый раз выслушивать любимую его сказку про белого бычка: «Я тебя люблю, Алла… Мне терять нечего… Без тебя мне жизнь — не в жизнь…» и так далее.

Но неожиданно он сказал с глубоким вздохом:

— Алла, твое неслыханное упрямство… кстати, раньше, когда мы учились, его у тебя и в помине не было… так вот, это упрямство заставляет меня уже почти поверить в то, что я никогда не буду счастлив, то есть никогда не буду с тобой.

Я сразу зацепилась за его слова:

— Да неужели?! Неужели ты только сейчас это понял? Значит, дошло наконец?!

— Дай мне договорить! — недовольно возвысил он голос. — Если твое упрямство мне и впрямь ничем, никогда и ни за что не проломить, то у меня остается только два выхода…

Я затаила дыхание, ожидая услышать хоть что-то новое, но Носов замолчал.

— Так какие же выходы?! — не вытерпела я.

— Убить Уткина или убить себя, — был его ответ.

«Только бы он не захотел осуществить оба эти варианта!» — почему-то сразу мелькнуло у меня в голове. То есть понятно почему: я ведь сама раздумываю над подобной дилеммой. Может, до Носова при его тупости еще не дошло, что человек, которому нечего терять, способен убить кого-то, а затем сразу себя, чтобы не отвечать перед законом за свой поступок.

Он вновь заткнулся и замер, и я опять затормошила его:

— Ну и к какому же варианту ты склоняешься?

— А что посоветуешь ты? — тяжело посмотрел он на меня.

— Ты и сам прекрасно знаешь, что я могу посоветовать! — отрезала я.

— Но все-таки? — настаивал он.