Мертвая сцена

— Ничто в мире не заставит меня лечь с тобой в постель. Пойми: ничто! Ты можешь убить меня, Устина, мою мать… Даже если я окончательно поверю, что ты способен на убийство, я все равно не лягу с тобой в постель!

Носов помолчал, а потом тяжело вздохнул:

— Алла, то, что ты говоришь, неправдоподобно. Ты хорошая актриса, и любой бы тебе поверил, но я, прости, не могу. Я слишком хорошо тебя знаю. И слишком хорошо помню, что, когда мы учились вместе, ты вовсе не питала ко мне отвращения.

— Ну откуда тебе это знать?! — презрительно фыркнула я. — Мы с тобой почти никогда не общались. Возможно, тогда особого отвращения и не было, но тогда я тебя просто не замечала. Отвращение появилось сейчас, когда ты вдруг возник с этими своими гнусностями…

Носов покачал головой:

— Не понимаю, Алла, нарочно ты так говоришь — или действительно все забыла… На самом деле мы с тобой очень хорошо общались, пока не появился проклятый Уткин.

— Что ты несешь? — схватилась я за голову. — Мы с самого начала учились все вместе: ты, я, он…

— Да, но поначалу вы с ним не общались! Я первый тебя заметил — и мы, я бы даже сказал, подружились… И уже потом между нами встрял, влез, втиснулся этот мерзавец.

— Мерзавец на нашем курсе был только один, — не вытерпела я. — И это ты!

— Ты же говоришь, я только теперь стал мерзавцем, — усмехнулся Носов.

— Всегда им был, — уверенно махнула я рукой. — Просто тогда был еще и трусом, а потому не осмеливался в открытую обнаруживать свою мерзость. Ну а теперь, как видно, слегка осмелел.

— Вот доберусь до твоего Уткина — и узнаешь, насколько «слегка», — вновь перешел он к угрозам.

— Знаю-знаю, — попыталась я изобразить равнодушие, — сейчас ты еще напомнишь, что тебе нечего терять, и так далее… Но слушай, ты ведь вроде установил какие-то связи на «Мосфильме». Даже самого Пырьева умудрился обаять! Так начни уже работать в кино, наверстай упущенное! Почему ты зациклился на мне?

— Потому что кино меня не интересует, — сознался Носов. — Меня интересуешь только ты.

— Да если ты станешь режиссером, — решила я ему польстить, — ты с любой актрисой сможешь закрутить роман! С любой, кроме меня, разумеется, — подчеркнула я.

— А меня, еще раз говорю, интересуешь только ты, — с какой-то уже злобой повторил Носов.

Он замолчал, и я тоже. Собравшись с мыслями, я наконец осторожно сказала:

— Послушай, неужели это первое противоречие, с которым ты столкнулся в жизни?

— Что ты имеешь в виду? — недоуменно посмотрел на меня Носов.

— Ну вот смотри, — стала пояснять я. — Тебя, как ты говоришь, интересую только я. Меня же ты не интересуешь абсолютно! Ты — тот, кто интересует меня меньше кого бы то ни было… Получается противоречие. Но нормальные люди как-то ведь смиряются с тем, что не все их желания исполняются, идут на какие-то компромиссы.

— Хочешь сказать, я ненормальный? — помрачнел Носов.

— Ну а кем мне еще тебя считать? — развела я руками. — Только ненормальный, только маньяк зацикливается на какой-то идее, как вот ты на мне.

— А тебе не приходит в голову, — сквозь зубы поинтересовался Носов, — что на моем месте мог оказаться чуть ли не любой?

Я еле сдержалась, чтобы не расхохотаться ему в лицо.

— Нет, нет, — все-таки без улыбки покачала я головой. — Честно говоря, ты один такой из всех, кого я когда-либо…

— Это значит только, что из всех твоих знакомых мне повезло меньше всех! — перебил Носов. — А могло не повезти кому угодно. Даже тому же твоему Уткину. Если бы, например, ты ушла от него… ко мне или пусть даже еще к кому-то…

— Уверена, он бы это пережил, — спокойно сказала я.

— Тогда он тебя не любит, — немедленно парировал Носов, после чего с почти довольным видом откинулся на спинку стула. Он посмотрел на меня так, словно только что вывел нас с Устином на чистую воду.

— Ты рассуждаешь, как какой-то подросток-идеалист, — поморщилась я.

— Не так уж плохо сохранить в себе душу подростка, — ухмыльнулся он.

— То есть всю жизнь оставаться несмышленым ребенком? — фыркнула я.

— Зачем несмышленым? Именно смышленым! И пусть даже идеалистом. Что плохого в том, если человек верит в идеалы?

Тут уж я вконец возмутилась:

— Только не надо изображать из себя донкихота! Не забывай о том, что ты лишь мелкий шантажист!

— Мелкий, — угрюмо повторил он.

— Да пусть даже крупный! Мерзость в том, что ты имеешь наглость рассуждать о каких-то идеалах, в то время как…

— Алла, — перебил он, — ты ведь сама назвала меня идеалистом!

— Все, оставим этот разговор, — раздраженно отмахнулась я. — Давай поговорим по существу. Я надеюсь, ты убедился, что своей цели не добьешься. И я спрашиваю: согласен ли ты оставить меня в покое?

Он предпочел проигнорировать последний прямой вопрос, а вместо этого прицепился к другому:

— Алла, у меня ведь не одна только цель. То есть главная цель одна, но если я ее, как ты уверяешь, не добьюсь, остаются еще другие цели…

— И какие же? — без интереса спросила я.

— Месть, — коротко ответил он.

Я невольно вздрогнула:

— И кому же ты намерен… мстить?

— Ты отлично знаешь, — ухмыльнулся он.

— Устину? — вырвалось у меня.