Мертвая сцена

— А заодно и тебе, — Носов гадко, как только он умеет, улыбнулся и обнажил свои желтые клыки.

— Так мсти лучше мне! — воскликнула я. — Я же источник твоих, с позволения сказать, страданий! Вот и убивай меня… или что ты там намереваешься сделать? А других людей незачем трогать!

— Нет, на тебя у меня рука не поднимется, — вдруг как-то по-особенному промолвил Носов. — А вот на твоего Уткина… — опять воодушевился он.

И опять продолжилась все та же сказка про белого бычка.

8.4.62

Наконец-то я могу с радостью записать в дневнике: сегодня был чудесный день! Сегодня мой день рождения — и он прошел как никогда удачно. Может, потому, что выпал на воскресенье: так ведь редко бывает.

Но прежде всего день получился чудесным благодаря Устину! Он в этот раз прямо-таки очень постарался. Заказал нам отличный столик в «Праге», где мы прекрасно поужинали и вообще замечательно провели время. А перед этим было сразу два дневных киносеанса. Сперва мы сходили на «Иваново детство», которое нас просто потрясло! Оказывается, и в Союзе умеют снимать настоящее кино.

Устин после просмотра сознался мне:

— Признаться, я считал себя неплохим режиссером, но этот Тарковский заставляет меня поколебаться в такой уверенности. На его фоне я в лучшем случае середняк. О прочих и говорить не приходится. Не сомневаюсь, у него теперь появится масса недоброжелателей. Я сам ему теперь завидую белой завистью, но ведь не все такие, как я. Большинство-то позавидует ему самой настоящей черной завистью.

— Это уж точно, — согласилась я. — Но все-таки нашу «Необъятную ночь» можно с удовольствием пересматривать несколько раз, а это «Иваново детство» лично я уже никогда в жизни смотреть не буду. Слишком тяжелое впечатление…

В итоге мы уже через полчаса отправились смотреть другую картину — чтобы загладить это самое тяжелое впечатление от Тарковского. И, как ни странно, другая картина тоже оказалась удачной! Польская комедия «Ева хочет спать», очень необычная и забавная. А главная актриса невероятно похожа на меня: мы с Устином были прямо-таки поражены! Я даже запомнила ее имя, хотя оно непростое: Барбара Квятковска.

Кроме того, Устин сделал мне дивный подарок — роман Набокова «Отчаяние», который я давно мечтала прочитать.

— Первое издание, — с гордостью сказал Устин, протягивая мне уже довольно потрепанную книгу. — Издательство «Петрополис», Берлин, 1936 год.

— Ну ничего себе! — восхитилась я, бережно поглаживая сероватую обложку, отчего-то похожую на обложки скучнейшего советского журнала «Москва». — Где тебе удалось раздобыть такую прелесть?! — восхищенно посмотрела я на Устина.

Мой любимый был польщен.

— Хороший человек привез из-за границы, — сообщил он. — Очень рисковал, между прочим.

— Ай, ну вот это вот не надо рассказывать, — отмахнулась я. — Чем здесь рисковать? Можно подумать, в книге есть что-то антисоветское.

— Все-таки Набоков у нас запрещен, — любезно напомнил Устин.

— И тем не менее мы с тобой (и все остальные, кому это нужно) почти всего Набокова прочли. Теперь вот и до «Отчаяния» добрались.

И затем я целый час зачитывала Устину вслух наиболее восхитительные куски этого дивного произведения.

— Вот еще, послушай-ка! — то и дело восклицала я. — «Высшая мечта автора: превратить читателя в зрителя, — достигается ли это когда-нибудь? Бледные организмы литературных героев, питаясь под руководством автора, наливаются живой читательской кровью; гений писателя состоит в том, чтобы дать им способность ожить благодаря этому питанию и жить долго»…

Сам роман оказался столько же безудержно веселым, сколько и до крайности мрачным (впрочем, для Набокова это обычное сочетание).

— Да, вот такое бы экранизировать… — печально вздохнул Устин. — Но для этого надо эмигрировать…

Я вдруг зацепилась за эту мысль:

— А может, действительно, нам с тобой уехать?

— Да что ты, Алла, брось, — сразу отмахнулся Устин. — Здесь мы известные люди, а там мы — никто. Ты же не хочешь становиться прислугой у богатых уродов? И я не хочу становиться каким-нибудь портовым грузчиком. А к кино нас там и близко не подпустят — точно тебе говорю.

И все равно даже эту свою внезапную мысль я расцениваю как еще одну удачу сегодняшнего дня. Я знаю, что если по-настоящему захочу, то смогу убедить Устина в чем угодно — даже в бегстве за границу.

А то, что нас там в кино не пустят, — это он, конечно, погорячился. Еще как пустят! Уже только потому, что мы окажемся единственным примером успешного кинодуэта, решившегося навсегда покинуть территорию социализма.

10.4.62

Из прекрасно проведенного воскресенья, похожего на сказку, мне пришлось вновь окунуться в суровую действительность. Суровой она, впрочем, является для меня только сейчас — понятно из-за кого…