– Так и есть, – ответил, улыбаясь, Фейн. – Мы достигли самого высокого развития, когда ценится не материальное или рассудительное, а духовное и разумное. Сохранение не только мира внутри нас, но и сохранение мира, окружающего человека. Мира всего живого, создание и царствование идеальной природы. Мы достигли ее уровня и она…
– Если мир идеален, – перебил его Голдман, – то, как он может допустить несправедливый и далеко не идеальный внутренний и внешний мир человека? Почему внутри идеального находится неидеальное, несовершенное?
– Вы хотите сказать, – начал Фейн, – что мир…
– Я ничего не хочу сказать, – ответил Голдман, – я также, как и Альбертон привык наблюдать, а выводы делать нужно лишь после сбора многочисленных фактов.
Неожиданно открылась дверь, и буквально влетел в комнату Блэк. Он тяжело дышал и значительно нервничал. Он не мог говорить, его сдерживал спазм голосовых связок.
– Что с вами случилось? – спросил Голдман, с тревогой осматривая лицо Блэка. – Вы плохо выглядите. Вы должны успокоиться, все страхи и опасения позади, Альбертон выяснил, что это всего лишь какой-то научный эксперимент, не более того. Он прекратится, и все мы…
– Нет, нет! – закричал сорвавшимся голосом Блэк. – Никакой это не эксперимент…
– Успокойтесь, и все нам расскажите, – сказал Фейн. – Что произошло?
Спустя десять минут они вчетвером были в шестом секторе. В слабом и призрачном, мигающем свете лампы лежало тело.
– Кто это? – спросил неуверенным голосом Фейн.
– Вы меня извините, – сказал Блэк, – но я второй раз не могу это видеть.
– Хорошо, – сказал Голдман, – вы идите в свою комнату, только ответьте на вопрос: кто еще видел это тело?
– Я и Дадсон, – ответил Блэк, – мы просто гуляли, исследовали корабль, а тут…
– Вы ничего не трогали? – спросил Альбертон.
– Что вы, конечно, нет, я испугался, когда увидел лужу крови и…
– Можете идти к себе, – произнес подавленным голосом Голдман, – мы все осмотрим сами.
Блэк, не оглядываясь, тяжелым шагом поплелся прочь.
– Что это, Голдман, убийство? – спросил Фейн. Его сердце сжалось, и в нем поселилась тревога.
– Это убийство, – холодно ответил Альбертон, оглядывая труп.
Фейн не решался приблизиться к трупу и потому остался на освещенном месте. Голдман и Альбертон склонились над телом.
– Вы были правы, – сказал Голдман. – Все только начинается, и все наши страхи и опасения еще впереди.
– Кто это? – спросил Фейн, оглядывая темные части широкого помещения.
Голдман и Альбертон развернули тело лицом вверх.
– Это Хейли, бедняга Хейли, – сказал пониженным голосом Голдман.
– Она, как будто улыбается, – сказал Альбертон.
– Это не улыбка, – сказал морщась от ужаса, Голдман. – Она убита, это не улыбка, а надрез в области горла. Убийца разрезал от уха до уха.
– Это чудовищно, – сказал Альбертон, – такое не мог совершить человек.
– Кроме людей здесь никого нет, – ответил Голдман. – Нет, это преступление, и его совершил именно человек, но с извращенным восприятием.
Альбертон привстал, а затем спросил:
– Вы хотите сказать, что это жуткое убийство сделал кто-то из нас?
– Несомненно, – сказал Голдман. – Помогите мне оттащить тело на свет, чтобы мы могли осмотреть его получше.
Вдвоем они оттащили тело Хейли поближе к лампе. Теперь не было сомнений в том, что это было убийство. Под красной кофточкой, которую она носила, они обнаружили чистый лист бумаги.
– Что это? – спросил Фейн.
– Не знаю, – ответил Голдман, – но могу сказать определенно, ее сначала задушили, вот видите на шее эти два темных пятна. Это следы больших пальцев.
– Вы хотите сказать, – произнес Альбертон, – что Хейли была сначала задушена, а потом ее убийца сделал этот чудовищный разрез в виде улыбки на ее шее.
– Скорей всего, – согласился Фейн. – Но откуда здесь взялась бумага? Зачем Хейли держала лист бумаги у себя за кофтой?
– Может это оставил убийца? – предположил Альбертон.
– Все мы слышали и видели записи, что пришли по почте, – сказал Гольдман.
– Вы хотите сказать, что те папки с делами вовсе не эксперимент? – спросил с ужасом Фейн.
– Я вспомнил, – начал Гольдман, – о так называемом "автографе", который оставляют маньяки или серийники на телах своих жертв.
– Вы хотите сказать, что этот лист и есть "автограф" убийцы? – спросил Альбертон.
– Может быть, это лишь мое предположение.
– Но что же, по-вашему, этим убийца хотел сказать? – спросил Альбертон.
– Не знаю, – ответил Голдман, внимательно осматривая тело. – Нам придется перенести тело в отдельную комнату ее нельзя здесь оставлять.
– Согласен, – сказал Альбертон.
Тело было перемещено в отдельное помещение. Его положили на стол, и Голдман приступил к исследованию деталей убийства.
– И все-таки, – начал Фейн, – что может означать этот, как вы говорите, "автограф"?
– Вы правы, Фейн, – сказал Альбертон, – ответив на этот вопрос, мы узнаем о том, что двигало убийцей, его переживания, заглянем внутрь его черной души. Что вы думаете об этом? – спросил он Гольдмана.