Мертвая земля

– Вам не за что меня благодарить. Напротив, это я вам очень признателен. В последнее время было столько жарких споров вокруг церковных реформ, что собрать за столом сторонников разных религиозных взглядов – довольно смелый шаг с вашей стороны.

– Уверен, на этот раз споры будут вестись не о церковных реформах, а о столкновении протектора Сомерсета и графа Уорика. По моему разумению, лорд-протектор был причиной множества бед и то, что он оставил свой пост, пойдет Англии во благо.

– У вас есть какие-нибудь новости?

– Сегодня утром Сомерсет заключен в Тауэр. Уорик одержал победу. – Филипп покачал головой. – Он суровый и жесткий политик. Беднякам теперь, несомненно, придется еще труднее. Но это все-таки лучше, чем гражданская война, которую предсказывали многие.

– Надо признать, беднякам жилось трудно и при Сомерсете, который обманывал их пустыми посулами. По слухам, кары, которые он обрушил на повстанцев, унесли жизни одиннадцати тысяч человек.

– Не припомню другого такого тяжелого года, как нынешний, – вздохнул Коулсвин.

– Я тоже.

Расставшись с Филиппом, я подошел к окну и уставился на мощенный булыжниками двор Линкольнс-Инн, ныне сплошь усыпанный осенними листьями. На память мне пришла встреча с графом Уориком после битвы при Дассиндейле. Да, он знал, что говорил, когда заявил, что Англии предстоит еще немало тревог и испытаний. Уже в сентябре по Лондону поползли слухи о том, что большинство членов Тайного совета считают необходимым произвести в правительстве перемены. В начале октября протектор Сомерсет издал воззвание, в котором сообщал о своем намерении превратить Хэмптон-Корт, куда он перевез юного короля, в вооруженную крепость, и призвал своих подданных выступить на его защиту. Около шести тысяч человек, в большинстве своем лондонские бедняки, откликнулись на призыв Сомерсета; как это ни удивительно, даже после битвы при Дассиндейле он продолжал пользоваться репутацией друга и защитника простых людей. Впрочем, сторонники протектора были плохо вооружены и не имели никакого военного опыта; меж тем лорд Расселл и лорд Герберт, командиры армий, брошенных против бунтовщиков западных графств, объявили себя приверженцами графа Уорика. Сомерсет перевез короля Эдуарда в Виндзорский дворец, но девятого октября, осознав, что обречен, сдался на милость победителей. Протекторат был упразднен, вся полнота власти возращена Тайному совету; можно было не сомневаться, что теперь его возглавит граф Уорик. Несколько дней спустя я своими глазами видел, как юный король Эдуард верхом проехал по городу, благосклонно кивая в ответ на приветственные крики толпы. Бедный мальчик стал пешкой в жестокой политической игре. В последнее время он заметно вытянулся и окреп, но на лице его лежала неизгладимая печать недавно пережитого страха.

Понимая, что щекотливый разговор с Николасом неизбежен, я отправился к нему. Теперь у него была собственная контора; когда я вошел, он сидел за столом, погрузившись в чтение какого-то документа. Выглядел Овертон неважно: рыжие волосы спутаны, под глазами залегли темные круги, щеки ввалились, и от этого нос казался еще длиннее. Я рассказал ему о визите Филиппа.

– Он прав, я действительно вел себя как последний невежа, – пробормотал Николас, отложив бумагу. – Но у меня нет ни малейшего желания объясняться с Беатрис. Мы с ней не подходим друг другу. Хотел бы я знать: существует ли в этом мире женщина, которая мне подходит?

– Уверен, что существует. Просто ты пока еще не встретил ее.

– Знаете, я все время думаю о своих родителях. О том, как они лишили меня наследства всего лишь за отказ жениться на девушке, которую я не любил и которая не любила меня.

– Спору нет, они поступили жестоко. Но, Николас, с тех пор прошло три года.

– Все, что у меня есть, – это звание джентльмена, образование и манеры, – процедил он, поднимаясь из-за стола. – Однако джентльмен, у которого нет ни земли, ни денег, – это ходячее недоразумение, – грустно улыбнулся Овертон. – Так кто же я на самом деле?

– Прежде всего ты – хороший законник, – заявил я, положив руку ему на плечо. – И этого вполне достаточно, чтобы обеспечить достойную жизнь себе самому и своей будущей семье. Я понимаю, воспоминания не дают тебе покоя. Но пройдет время, они поблекнут и перестанут терзать тебе душу. Что же касается Беатрис, этот узел необходимо развязать, причем постараться сделать все как можно деликатнее.

– Спасибо за участие, – выдохнул Николас, сжимая мою руку.

– И сделай милость, приведи себя в божеский вид, – улыбнулся я. – Сегодня же побывай у цирюльника, подстригись и побрейся.

Филипп намеренно подстроил так, что Николас и Беатрис оказались за столом друг против друга. Во главе стола восседал хозяин дома, на противоположном конце – его супруга Этельреда. Мне досталось место между Беатрис и ее матушкой. Старая миссис Коулсвин и Эдвард Кензи расположились напротив меня.