— Прошу извинить, что и вас подверг эксперименту, — тем же нейтральным тоном сказал капитан. — Продолжим разговор… Поскольку возникла версия с ножницами Зинаиды Ивановны Гриценко, попрошу вас немедленно отправиться на рыбацкий стан Колотова, где она сейчас проживает, и постараться найти эти ножницы. Сами понимаете, насколько важно это, в частности, и для вас. И еще… Ваше мнение, сможет ли Рындин выполнить ответственное задание с немалыми испытаниями для психики и даже с риском для жизни?
— Но он уже проявил себя в поиске разведчиков. Такому хладнокровию позавидовать можно: идти и разговаривать с немцами в их окопах, а потом еще фашистского офицера к своим притащить!..
— Речь идет не о фронте, не о военной операции, даже самой героической. Дело ему предстоит гораздо сложнее. Надо встретиться со своими бывшими «дружками», теми самыми, что жаждут мести за невозвращенные двадцать семь тысяч «пахана» Саломахи. Тут уж придется ему мобилизовать все актерские способности, а я не знаю, насколько талантлив ваш Рындин как актер. Больше того, для всех окружающих, с кем он сейчас уже начал новую жизнь и по долгу совести утверждается в новом для него качестве защитника Родины, ваш Николай снова должен стать осужденным по самому суровому обвинению — в пособничестве врагу и сослан в лагерь особого режима. Приказ, точнее, приговор необходимо будет зачитать перед строем батальона, а может быть и полка…
— Но он же сейчас переводчик в штабе, — заметил Сергеев.
— Я не оговорился, — повторил Мещеряков, — приказ необходимо зачитать перед строем батальона или даже полка. Штаб тут ни при чем. Чем громче и шире пройдет такая информация, тем лучше.
— Так же, как информация о лейтенанте Портнягине, взорвавшем переправу через Дон? — неосторожно спросил Сергеев и уже в следующее мгновение пожалел о сказанном.
Мещеряков ничего не ответил, лишь внимательно посмотрел на него, затем стал смотреть в окно, обдумывая ответ. Решив, видимо, не драматизировать возникшую неловкость, ответил не сразу, но достаточно жестким, предупреждающим тоном:
— Это хорошо, что вы все помните и все правильно понимаете. Но вам ли не знать наши принципы: говорить о подобных вещах только там и только тогда, где и когда будет указано руководством. И не говорить больше нигде, никогда и ни с кем, кстати, замечу, даже здесь и даже со мной наедине.
— Я больше нигде не говорил и впредь не собираюсь, — поняв свою оплошность, пробормотал Сергеев.
— Надеюсь… А в общем, версия, что лейтенант Портнягин взорвал переправу и перешел на сторону врага — официальная. Если и возникнет в вашем присутствии разговор, педалировать эту тему не следует, но ни к чему и опровергать… И еще… Паче чаяния, вдруг в одном из ваших поисков пересекутся пути какой-нибудь из ваших оперативных групп и Портнягина, ни в коем случае не стрелять, при необходимости брать живым, а окажетесь один на один — не задерживайте и ни во что не вмешивайтесь. Надеюсь, вы меня хорошо поняли?..
Мещеряков встал со своего места, прошел в угол подвала, открыл стоявший там массивный сейф, достал одну из папок, вернулся к Сергееву. Развязав тесемки, взял в руки фотографию.
— Вот Портнягин, — сказал он, — для тех, кто не знал настоящего Портнягина, расстрелянного за трусость, а точнее — за предательство. Взорвать переправу через Дон перед подошедшими к водной преграде нашими частями, я думаю, вам не надо объяснять, что это такое… Для тех, кто знал настоящего Портнягина, он — Самсонов… Николай Иванович. Кем назваться — выбирать ему самому по обстоятельствам. Не исключено, что пути Самсонова где-то пересекутся с путями Гайворонского, но, сами понимаете, не один Гайворонский его забота… Вы в числе тех, кому разрешено получить такую информацию. В случае, если встретитесь, негласно и незаметно окажете ему содействие, естественно в любом случае тут же сообщите в особый отдел. На зрительную память не жалуетесь?
Мещеряков положил на освещенную часть стола под настольную лампу фотографию, склонился над нею, жестом предложил то же сделать Сергееву.
С фотографии смотрел молодой человек в форме лейтенанта — сапера Красной Армии. Сергеев хорошо запомнил ориентировку, какую дал Бирюков на совещании в управлении, информируя о Портнягине: «Рост выше среднего, сложение атлетическое, лицо овальное, лоб широкий, немного сношен назад, глаза серые с темными ресницами, волосы русые, стрижка короткая „ежом“». Кроме таких детальных описаний для Сергеева каждый человек был на кого-то или на что-то похож, воспринимался как образ. О ком-то скажешь «хорек», и это будет правда, а другой — «шкаф», и это тоже точное определение. Портнягина Сергеев окрестил «ежиком», может быть, как раз из-за короткой стрижки и немного вздернутого носа. Помнил он и его особые приметы: «слегка заикается, на руке — татуировка». То, что Сергееву доверяли сведения такого рода, говорило о многом.
Мещеряков словно подслушал его мысли: