— Возможно, анонимщик переборщил в обвинениях для убедительности, но, если это Боров, нетрудно догадаться, кто его заставил отправить послание. Информацию о парашютистах и о вылавливании дезертиров Саломаха мог получить от самого Гайворонского, а задание в лагерь Борову Саломаха мог передать через своих «шестерок».
Сергеев подумал, что надо бы как-то успокоить Машу, чтобы не волновалась о Николае, но тут же решил, такой поступок Бирюков с Мещеряковым могут расценить превратно, как попытку подготовить подтверждение своей версии. К тому же Маша не должна знать о роли, какая отводилась в операции «Гайворонский» Николаю. Об этой роли он и сам только лишь догадывался.
Едва он так подумал, вошла Маша, увидев сразу трех начальников, остановилась у порога.
— Подойдите, пожалуйста, — пригласил ее Бирюков. — Что вы можете сказать об этих ножницах?
Маша подошла к столу, растерянно оглянулась на Бирюкова и Сергеева:
— Сонины… Сони Харламовой ножницы… Из нашей парикмахерской. Откуда они у вас?
— Да вот нашли… Не можете вспомнить, когда они у вас пропали?
— Конечно, помню. В тот день, когда мы с Соней пошли в военкомат, а за мной приезжали на машине, вроде от отца из эшелона — тот белобрысый Боров. Он и украл!
— А зачем? Только потому, что плохо лежали?
— Я уж и не знаю зачем. Может, подарить своей подружке? Но больше некому. У нас в парикмахерской никогда ничего не пропадало, особенно инструменты. Сначала мы на Борова и не подумали: зачем мужику маникюрные ножницы, а потом поняли — точно он… Мне можно их взять? Сейчас такие нигде не достанешь. Тем более что они Сонины.
— Немного позже возьмете, — ответил Бирюков, — как только закончим следствие. Спасибо. То, что вы узнали ножницы, очень важно.
— Спасибо и вам. У меня теперь это — единственная память о подруге.
Маша умоляюще смотрела на Сергеева, и он понимал, что спросить ей хотелось совсем о другом! «Что с Николаем? Какая связь между Боровом, ножницами и вызовом Кольки в СМЕРШ? Чего ждать после этого разговора?»
Ни на один из этих Машиных вопросов Сергеев не мог ответить, не имел права, тем более что Мещеряков его предупредил: «Преступление и наказание» Рындина должно выглядеть естественно и ни одному человеку нельзя даже догадываться об истинной роли, какая отводится Николаю.
— Я могу идти? — спросила Маша, все еще с надеждой поглядывая на Сергеева.
— Да, конечно, — ответил Бирюков. — Вы нам очень помогли, а ножницы, надеюсь, мы вам скоро вернем.
И тут Сергеев сделал то, что по всем законам субординации и служебной этики не должен был делать.
— Задержись возле дежурного, — сказал он Маше. — Там есть стул, посиди минутку.
Маша вышла. Бирюков и капитан смотрели на Сергеева, ожидая разъяснений.
— Еще один непредвиденный вариант? — спросил Мещеряков.
— Что имеешь в виду? — настороженно спросил и Бирюков.
— Вера обнаружила на переправе санитара-симулянта по фамилии Ященко — с искусственной трофической язвой на голени, — ответил Сергеев. — Как она сказала, случай типичный для уголовников. Прошу разрешения для того, чтобы опознать, кто такой Ященко, послать к переправе Рындина, забинтовав ему предварительно голову и лицо.
— И чтобы бинтовала Рындина сейчас здесь Гринько? — уточнил Мещеряков.
— Да. У нее и санитарная сумка, как всегда, с собой.
— А вы понимаете, что по всем нашим канонам это равносильно провалу операции «Гайворонский»? — спросил Мещеряков.
— По нашим канонам — возможно, по общечеловеческим — как раз наоборот, — возразил Сергеев. — Во-первых, то, что Рындин включен в операцию «Гайворонский», сам он никогда не узнает. Его роль, как я понял, войти в контакт с Боровом и внушить тому информацию, которая заставила бы действовать пособников Гайворонского. Так, если не ошибаюсь?
— Вы правильно поняли задачу Рындина, — тем же официальным тоном сказал Мещеряков.
— А это для Рындина все равно что с голыми руками идти на нож…
— Возможно, — не стал спорить Мещеряков. — Военные действия, тем более такие, как выявление опасного квалифицированного диверсанта, без потерь не бывают.