Мертвая зона

Можно управлять шагоходом по дублирующим мониторам и приборным панелям – когда-то так и делали. Это умение до сих пор важная часть подготовки пилотов. Но пилот без шлема – как рыцарь без щита с родовым гербом. Неизвестный голодранец. Строго говоря, шлем – единственный аксессуар, который принадлежит пилоту безраздельно. Комбинезон может быть весь обляпан патчами с рекламой. Кроссовки, они сами по себе реклама и есть. А на шлеме – индивидуальная раскраска типа «все, что твоей душеньке угодно». Попадаются истинные произведения искусства. И следят за шлемами так, что они практически не ломаются. Бывает, глючат по мелочи, но уж точно не гаснут внезапно. За одним исключением.

Шлем, погасший в бою, означает плохое, очень плохое. Когда гаснет шлем, это значит, все, игра окончена. Последнее, что ты видишь – дико мигающие индикаторы неминуемого попадания и рои объектов, летящих в тебя. Становится на долю секунды очень страшно. А потом мир гаснет. И все заканчивается, чтобы начаться снова.

Катапультирование – это рождение. Хлопок пиропакетов, отстреливших крышку, разрывает уши. Сильнейший пинок под зад. Стремительный полет кресла вверх, как можно дальше от смерти и разрушения. Яркий свет, ветер в лицо, рев выстрелов и взрывов. И ты кричишь. Повисаешь на лямках. Бьешься ногами. А потом лежишь, скорчившись на земле, стараясь вжаться в нее. Чувствуешь себя голым, будто содрали кожу. Человек – слабейшая часть поля боя. Быть слабым – больно.

И ты продолжаешь кричать.

* * *

Они забежали в зону уже на пару километров, и Элис начала было недоумевать, когда случилось все сразу: эфир заполнился тошнотворным зудящим гулом, замерцали метки на виртуальном экране, и с верхних этажей зданий хлынул на улицу огненный шквал.

Как и следовало ожидать, стационарные точки мазали. Но через несколько секунд зона выкинула номер, от которого Элис мигом вспотела: огонь сквозь первые этажи с параллельных улиц. Какая-то сволочь там быстро ехала и метко стреляла, и была сволочь не одна. Пришлось бросать машину из стороны в сторону рваными галсами и резко уходить в первый же переулок направо. Там Элис метко подстрелила джип с пулеметом и только когда перепрыгнула через него, сообразила, что он просто тут стоял, ржавый, черт знает сколько. С перекрестка свернула налево, засекла пушечный дрон, снесла ему набок боевой модуль и рванула вперед. Их здесь было двое – она и ведомый, – положение и судьбу остальных можно отследить только приблизительно, метки расплывались и дрожали; глушилка хренова, кто ее такую сделал, руки ему оторвать; но вроде все целы пока.

Два поворота выводили ее на прежний курс; Элис благополучно выскочила на проспект, и тут система тревожно вякнула: неопределившийся «тяжелый» пуск спереди прямо, вероятно – тактическая ракета. Где ее чертова метка?! Элис увидела впереди двойку Type-X, красиво идущую ходом «длинный синус»; по двойке мазали с чердака торгового центра, вышибая из асфальта фонтанчики…

И тут у нее на глазах двойку сдуло.

Воображаемые синусоиды, по которым неслись машины, пересекались на осевой линии проспекта, и туда, точно между ними, рухнуло что-то страшное. Первый шагоход даже вряд ли зацепило, просто снесло, и он сам размазался по стене; а потом под ногами второго проспект вздыбился и ударил его в лоб.

– Йоба-а!!! – заорала Элис.

В этот момент ей точным попаданием выбили колено.

Машина опасно повалилась вперед и поэтому отрыгнула пилота без особого приглашения на выход и предварительных ласк; даже шлем не успел погаснуть – только бац! хрясь! бабах! «Ма-а-ма!!!» – и Элис вылетела из железной утробы под углом градусов в семьдесят.

Точно на крышу отеля. С незначительным превышением. Гибель не обязательна, инвалидность почти обеспечена.

Прямо над крышей – бдыщь! – из-за спины выстрелил парашют, Элис выдернуло из кресла, и вдруг две огненных трассы прилетели снизу.

Одна разнесла кресло, другая зажгла и разметала в горящие ошметки купол над головой.

Элис перестала звать маму и закрыла глаза.

Через секунду она плюхнулась на что-то упругое и заскользила по нему. Еще секундой позже на нее упало нечто угловатое, но не очень тяжелое. А снизу еще дважды плюнули огнем туда, где Элис уже не было, выбивая клочья из бетонной отбортовки крыши.

Элис открыла глаза.

Очень вовремя, чтобы, вопя, как резаная, навернуться с двухметрового покатого навеса на шезлонг и развалить его в щепки.

А сверху на Элис снова упала все та же не очень тяжелая хреновина, упорная в своих намерениях.

– Твою мать! – сказала Элис.

Она сидела на краю бассейна без воды. Над бассейном был навес из прорезиненной ткани, он-то ее и спас. А дважды ее догонял – черт знает, как у него так получилось, – здоровый обломок пилотского кресла с притороченным к нему свертком. И обломок, и сверток были заметно посечены осколками.

Звуки боя удалялись. Где-то на востоке снова бахнуло то, что система приняла за пуск тактической ракеты.

– Йоба! – сказала Элис.

И ведь уродская пушка-с-ножками, а гляди ты как долбит.

На перезарядку у пушки, как Элис и думала, ушло полминуты.