Мертвая зона<br />(Повести)

— И я так думаю. Никто не поверит этой брехне, однако брешут, рассчитывают на слабонервных… Что еще?.. Исключительно тяжело на юго-западных подступах… Александр Иванович Воронин обратился к руководству НКВД, чтобы разрешили направить три чекистских полка для обороны юго-западной части Сталинграда. Сейчас они уже окапываются на рубеже по линии Опытная станция, Верхняя Ельшанка, Купоросная…

Сергеев слушал и не очень слышал Комова. Мучила мысль:

«Где Вера? Что с нею?..» Сообщения Комова не радовали: обстановка на фронте стала критической, удерживать очаги сопротивления не оставалось ни сил, ни возможностей, а держаться надо…

Фашисты наваливались вал за валом, но жалея ни солдат, ни пуль, ни снарядов. При таком смертельно опасном положении сознавать, что ничем не можешь помочь тем, кто погибал в окопах, было невыносимо тяжело…

— Нам и без того худо, — заметил Комов, — а прибывающие в госпиталь раненые разведчики говорят, что на помощь 6-й германской армии спешат еще две пехотные и одна танковая дивизии фрицев… Но вот что я тебе хочу оказать… В нашей палате лежит шифровальщик штаба командующего фронтом. Лично он передал радистам радиограмму, которую ему приказали зашифровать кодом, известным немцам, этот код применяется только для дезинформации…

— Ну и что? «Дэзу» запускали и раньше, почитай, с первых дней войны, — возразил Сергеев.

— Так-то оно так, — согласился Комов, — но на сей раз, хоть о содержании радиограммы шифровальщик не говорит, вид у него — само ожидание и надежда… А вдруг готовится наступление?

— Какими силами? На каком направлении? Хотя очень хочется верить… Что-то все же должно произойти… Не станут же сначала запрещать пользоваться кодом, а потом специально давать указания так шифровать, чтобы и противник мог узнать содержание радиограммы, да еще «циркулярно всем рациям»… В этом обязательно что-то есть…

Так ли это было на самом деле, или радист, попавший в госпиталь, принял желаемое за действительное, а то и пофантазировал на темы всеобщей мечты: слишком невыносим был пресс, какой давил на защитников Сталинграда, непонятно, где только брались силы, чтобы выдерживать натиск гитлеровских войск.

Прошло еще несколько дней, и Сергеева с Комовым неожиданно навестил капитан Мещеряков.

Привыкший не задавать капитану лишних вопросов, Сергеев попытался сам определить, что за дело привело его в Ленинск, в госпиталь? Не ради визита вежливости прибыл он сюда при всей своей занятости… По-разному складывались у Сергеева отношения с капитаном: хотя и не было с ним острых конфликтов, в трудных положениях капитан проявлял и понимание и терпимость, но не было и задушевных, доверительных бесед, да этого по службе и не требовалось. И все же Сергеев обрадовался приходу Мещерякова — если и не близкого друга, то остававшегося еще в живых хорошо знакомого человека.

Справившись о здоровье, скоро ли врачи обещают вернуть в строй, и оставив на тумбочке скромную передачу, капитан подошел к окну палаты, искоса наблюдая за тем, что происходило во дворе, немало заинтересовав своим поведением Сергеева.

На узком, худом лице Мещерякова с широким лбом, белыми, не знающими солнечного загара, залысинами, в его усталом внимательном взгляде проступала озабоченность, плохо скрытая тревога… Что он там видел, Сергеев не мог даже предположить, вот поднял руку, опустил ее, помахал кистью, еще с минуту наблюдал за какими-то событиями, затем подошел к Сергееву, присел на табурет возле его койки.

— Честно говоря, рассчитывал я на вас, надеялся, что не так серьезно ваше ранение и дело уже идет на поправку…

— Залеживаться не собираюсь, так что рассчитывайте, — отозвался Сергеев. — Что-нибудь намечается такое же стремительное, как операция с Хрящом и Боровом?

— Ах, что вы, что вы!.. — иронически подхватил Мещеряков, но продолжил вполне серьезно: — План-то этот был реализован с вашей подсказки, сложился он, когда вы дали четкую характеристику вашей Маше Гринько. Я и подумал: «Зачем нам промежуточные звенья, если все можно построить на честности, смелости, исполнительности Маши?» Мысль эта возникла после сообщения эксперта Голубевой о появившемся у переправы симулянте Ященко-Хряще, зачастившем в Ленинск в один из госпиталей, сопровождая через Волгу раненых. Ну и признание Рындина, что Афонькин-Боров под страхом смерти обязан первым делом, как окажется на свободе, найти Рындина и убить его, иначе самого убьют, что, собственно, и случилось, поскольку нарушил воровской закон… Значит, и Афонькин мимо Маши Гринько не пройдет. Так что в фокусе всех предполагаемых событий оказалась Гринько, потому-то ей и была отведена главная роль. Когда Маша бинтовала Рындина, чтобы тот опознал Ященко-Хряща, я изменил свое требование исключить разговоры между ними. Наоборот, дал им побыть вместе, разрешил Гринько проводить к переправе своего милого, выработать совместный план действий. Там они все и обсудили. Маша доложила мне этот простой, естественный план, она его с блеском и выполнила…