Мертвая зона<br />(Повести)

— Можно сказать, давний, — поправил его майор. — Познакомились мы с ним еще в прошлом году, — пояснил он Воронцову. — Проводил я вот у него занятия, — кивнул он в сторону Дорофеева, — показывал все на местности, объяснял… После занятий отпустил группу с сержантом, сам думаю: «Дай-ка лощинкой пройдусь, посмотрю, нет ли выводков горных курочек?» Шел-шел да и заметил, что солдаты на вышке неподалеку от заставы Дорофеева очень уж бдительно службу несут. Только смотрят в бинокль не вокруг, как положено, а все в сторону границы, будто именно оттуда ждут нарушителя… Ну я скрытно, со стороны кустов, зашел к вышке, постучал камнем по опоре и спрашиваю: «Есть кто живой?» Семин, тощий такой, жилистый, ровно гусак, шею вытянул, посмотрел вниз и отвечает: «Есть»… А сам не знает, что ему делать, то ли документы спрашивать, то ли тревогу поднимать. Вижу такое дело, веду разговор дальше: «Подскажи, сынок, как тут ближе за кордон пройти?» Ну Семин понял, что его разыгрывают, отвечает: «Я вас, товарищ майор, сразу узнал. Видел еще там, где вы у белых камней стояли…». «Молодец, что кого-то у белых камней видел, — говорю ему, — бдительный часовой. Только я с другой стороны, от кустов ежевики, подходил. А почему ты решил, что именно меня видел?» — «А вы с группой вон в том распадке занятия проводили…» — «Так то не я проводил. То — мой брат-близнец. Он тут живет. А я за кордоном. Оттуда пришел, туда и возвращаюсь…» Семин соображает, что ему делать, а я и говорю: «Пока мы тут, милый, о тобой рассусоливаем, тебя вместе с вышкой и твоим напарником можно за кордон унести…» Пришлось с ним и не раз и не два специально заниматься: приезжал на заставу, брал с собой на службу, учил уму-разуму. И вот опять что-то у Семина не получилось…

И снова, как это уже было, когда его разыграл майор вместе с Амангельды, раздражение, копившееся у Воронцова против Ковешникова, а точнее сказать, против себя, разбилось о его непоколебимое спокойствие. Можно было не принимать обращение «сынок», одинаково применяемое и к Семину, и к лейтенанту Дорофееву, и к Воронцову, но куда деваться — для него они были действительно «сынки» и поучал он их не по сварливости характера, а для дела.

И все же было здорово досадно чувствовать себя кутенком, которого нет-нет да и встряхнут за шиворот или приучают проситься на двор.

Так казнил себя снедаемый самолюбием Воронцов, не в состоянии хоть что-нибудь противопоставить майору, что, дескать, не зря же он четыре года протирал штаны в училище, а затем и с отличием кончил его. Оказывается, есть еще чему поучиться у самоучки…

…Машина мчалась все вперед и вперед. Под колесами шуршала щебенка, в днище кузова стреляли мелкие камешки. У самой дороги стали попадаться обломки скал.

Сразу, как это бывает в Средней Азии, наступил рассвет: стали различимы пыльные кусты у обочины, по склонам — заросли горного клена, миндаля.

В машине все молчали. Наблюдая за откосами сопок, Воронцов перебирал в памяти случаи, когда он оказывался на высоте положения. Таких случаев было раз, два и обчелся… Выводы получались неутешительными, и это еще больше угнетало Алексея.

— Вон родник! — сказал Ковешников.

Действительно, родник нетрудно было определить по свежей зелени, похожей на брошенный у подножия горы коврик.

Машина остановилась. У родника дожидался прибытия офицеров, видимо, старший наряда — долговязый и худой ефрейтор. Воронцову он не показался ни бестолковым, ни растерянным.

Увидев со своим начальником заставы незнакомого лейтенанта, а главное — коменданта погранучастка майора Ковешникова, Семин одернул китель:

— Товарищ майор, в шесть часов сорок минут в районе родника Ак-Чишме найден неизвестный без документов и оружия. При обыске в котомке у него обнаружено: складной нож, чурек, немного коурмы, фляга с водой. В тряпке с полкилограмма терьяка. Докладывает ефрейтор Семин.

— Почему «найден», а не «задержан»? — спросил Ковешников. — Где младший наряда?

— Так нарушитель мертвый, товарищ майор. А младший наряда — рядовой Гуляев — охраняет его.

— Как — мертвый? Вы что, стреляли?

— Никак нет, товарищ майор, нашли мертвого…

— Идемте.

У обломка скалы маячил солдат, как понял Воронцов, — младший наряда Гуляев. Судя по его напряженному и в то же время растерянному лицу, можно было понять, Гуляев чуть ли не впервые в жизни видит так близко мертвеца.

Нарушитель — по виду бродяга из бродяг — лежал навзничь, раскинув руки, устремив остекленевший взгляд в утреннее небо. Серое морщинистое лицо его было спокойно: не было в нем и признаков насилия или предсмертных мук. Казалось, он спал с открытыми глазами, настолько внезапно для него наступила смерть.

Воронцов с удивлением отметил про себя: все, что говорил Ковешников о «шаромыге», совпало: и рост, и вес, и комплекция, и старый ватник и ссохшиеся чарыки. К тому же нарушитель был действительно небрит… Не вызывало сомнений, что именно этот бродяга-зимогор затесался сегодня утром на КСП: трещина на пятке его правого чарыка была настолько заметна, что и менее опытные специалисты узнали бы его след.