Мертвая зыбь

с Высшим монархическим советом

Ответ Артамонова (Липского) Якушеву

(Федорову) на письмо Политического совета

"Сообщение о деятельности "Треста" встречено в Берлине с восторгом. Тактика Ваша нам нравится (не всем, разумеется) - Вам на месте виднее, как действовать. Вооруженные силы, которыми можно располагать за границей: полторы тысячи сабель бывшей русской конницы, в данное время она на сербской пограничной службе, несколько военных училищ и три кадетских корпуса. В Болгарии корпуса Кутепова и донцов. Мы просим Вас приехать, ждем Вас, и только Вас, чтобы решить все вопросы. Состоялся ли ваш съезд и какие вынес постановления?"

Ответ Якушева (Федорова)

Артамонову (Липскому)

"Из прилагаемого постановления вы убедитесь в том, что съезд состоялся, и велико было наше огорчение, когда мы так и не дождались вашего представителя. Что касается моего приезда, то я счастлив буду, если позволят обстоятельства, повидать вас всех, дорогие собратья. Теперь текст постановления нашего съезда - приведу только начало, которое глубоко волнует: "Горестно было русскому сердцу пережить горькую весть о том, что великий князь Кирилл объявил о своих притязаниях на императорский Российский престол... Болит сердце за наше общее дело. Мы здесь, пребывая в смертельной опасности, каждодневно готовы отдать наши жизни, сознавая, что только его высочество великий князь Николай Николаевич, местоблюститель престола, может спасти страждущую отчизну, став во главе белой рати, как ее верховный главнокомандующий..."

Постановление по уполномочию нашего съезда подписали: Боярин Василий, полковник Невзоров, полковник Семенов. Протоколы съезда полностью будут доставлены позднее. Душой с вами, Федоров".

- Между прочим, о стиле ваших писем, - заметил Старов. - Все эти "уповая" и "повергая к стопам" хороши в меру, но не надо пересаливать. Надо дать понять, что "Трест" работает в советских условиях и невольно поддается стилю, принятому у нас.

23

В вагоне было холодно, он был старый, его трясло и мотало.

Якушева клонило ко сну, он засыпал и пробуждался от холода и снова возвращался к мысли о том, что он, после всего пережитого, вновь едет за границу. Утром он будет на границе, там контроль паспортов. Потом Рига, и ему предстоит встреча с людьми, которые недавно действительно были его единомышленниками.

Теперь он думал о них - "они", а ведь еще не так давно это было для него "мы". То, что ему доверили Дзержинский, Артузов, Пилляр, Старов сложную задачу - проникнуть в Высший монархический совет, - довершило перемену во взглядах. Якушев думал о монархистах "они", "они", то есть враги, и это после всего, что он пережил и передумал. Он понимал трудность задачи - не все же в белой эмиграции так легкомысленны, как Артамонов, не все ослеплены ненавистью к Советам, как какой-нибудь Щелгачев. Якушев понимал, что ему придется столкнуться и с опасными противниками, к тому же видевшими в каждом приезжем из России агента ЧК.

Две ночи в вагоне были почти бессонными. Якушев размышлял, как повести себя с первой встречи. Артузов и Пилляр правы - надо держать себя независимо, не поддакивать, а вступать в спор, показать себя представителем мощной подпольной организации, заговора, за которым стоят десятки, сотни влиятельных, самоотверженных заговорщиков. "Они хотят вам верить и поверят, - говорил Артузов накануне отъезда Якушеву, - для эмигрантов сильная подпольная организация внутри Советской страны - это козырь. "Трестом" можно козырять перед иностранцами, да и все иностранные разведывательные отделы штабов тоже пожелают поставить на эту карту..."

Однако как все сложно, надо много обещать и ничего не давать, сталкивать "их" между собой, играть на амбиции всех этих господ Марковых, ширинских-шихматовых, многое решать на месте, по обстоятельствам. "Именно поэтому выбор пал на вас, - вспомнил Якушев заключительные слова Артузова перед отъездом. - У вас достаточно самоуверенности, хорошей самонадеянности. Помните, вы ведете большую игру против врагов нашей страны и ее народа. Будьте осторожны и вместе с тем решительны".

Якушев не предполагал, что его будет волновать самый переезд границы, хотя все было благополучно, пограничник вернул ему паспорт и пожелал счастливого пути. Латвийские пограничники обошлись с ним не слишком вежливо. Офицер, в котором легко было узнать бывшею офицера царской армии, хмуро спросил о цели поездки. Якушев ответил, что едет транзитом и не обязан сообщать о целях поездки, но, так и быть, скажет:

- Я еду на ярмарку в Кенигсберг, но буду и в Берлине. А в Риге остановлюсь на несколько часов.

Повертев в руках паспорт, офицер вернул его и ушел.

Якушев перешел в другой, латвийский вагон. Пассажиров было мало, они с любопытством поглядывали на человека, едущего из Советской России, но заговорить никто не решался. До Риги доехал спокойно. В Риге, на перроне, он увидел Артамонова и, не здороваясь, как было условлено, уехал прямо в гостиницу.

Едва только успел войти в номер, послышался стук, и Якушев очутился в объятиях Артамонова. Они троекратно поцеловались.