Мертвая

– Она не знала, что делать, но оказалось, что у тебя талант… единственный, пожалуй, который есть… сначала… сначала она просто жалела тебя…

…ага, сиротку несчастную. Сироток, как выяснилось, моя бабуля особенно любила. Но дело, полагаю, в ином. Я была жива и я являлась наследницей, законной, известной, чья кандидатура не вызывала сомнений. Следовательно, достаточно было тихо оформить бумаги и жить. А вот случись со мной несчастье, и… Бабуля предъявила бы Летицию, но… приняли бы ее? Или, может, тетушка Фелиция вспомнила бы, что сын ее тоже обладает какими-никакими правами? Да и дядюшка Мортимер, полагаю, счел бы возможным вмешаться. Нет, моя смерть была невыгодна. А потом…

…как и когда я стала зарабатывать? Не помню… нет, мы вели тихий уединенный образ жизни, но деньги… деньги наверняка уходили. Содержание дома обходится в немалую сумму, мне ли не знать. Зарплата слугам. Текущие расходы,ибо ни бабушка, ни я не привыкли себе отказывать в мелочах, вроде свежих фруктов зимой… ее комитеты, которые она не могла оставить. Благотворительность. Помощь городу… какие-то там клубы, совершенно бессмысленные, как по мне, но требовавшие присутствия, ибо, не приведите боги, пойдут слухи, что в благородном семействе Вирхдаммтервег не все так ладно.

Я помню бумаги. Она пыталась разобраться в них, следуя советам Аарона Марковича, но тот сам был далек от дел денежных,и мог лишь уберечь от ошибок явных. Я добралась до тех бумаг. И увлеклась. Я… словно прозрела? Пожалуй. Талант? Скорее всего. Я не против назвать это талантом. Главное, что к шестнадцати я крепко держала финансовые нити в своих руках. И этим купила себе еще несколько лет жизни.

И за это меня ненавидят. Тьма попритихла, но не стоит обманываться, ослабни воля моей сестрицы хоть на миг, и этот поток пропащих душ сорвется с привязи. Тогда всем будет плохо. Щит дрожит, он готов, вот только… сколь бы сложен ни был, но выдержит ли он?

– Я хотела убрать тебя, но я обещала… ты так искренне занялась восстановлением семейного состояния, что право слово, мешать тебе не следовало, – она вздохнула. – Жаль… бабушка ушла.

– Сама?

А то ведь с нее станется, чувствую.

– Ее силы иссякли. Она… не решилась пройти до конца. Но она передала мне все свои знания, – и тьма, зажатая в кулачке, визжит. – Она привела меня сюда… мне было пятнадцать. Она нашла мужчину, который лишил меня невинности… а я вырезала ему сердце. И это стало хорошим подарком.

Да? Как-то иные у меня представления о хороших подарках. Впрочем, кто я такая?

– Милость богини коснулась меня… а ты… ты всего-навсего служила роду… моему возвышению…

…а ведь она именно тогда и начала сходить с ума, моя несчастная сестра. Убить другого непросто. Ведьмы многое могут говорить о правах и ошибках, о том, что некоторые люди существованием своим оскорбляют мир. Ведьмы могут плести проклятья и ловить простаков в магические сети, но убивать… не сомневаюсь, что своей рукой…

Я моргнула. И увидела. Камень. И тело волосатого мужика, на нем рaстянувшееся. Оно уродливо, словно слеплено наспех из глины и овечьей грязной шерсти. Лица я не вижу, но и этого достаточно… мужчина еще жив. Он дышит. И грудная клетка, на которой кожа натянулась, словно на барабане, мерно вздымается и опускается.

– Не стоит, – моей бабуле алый цвет к лицу. – Он – ничтожество… он должен умереть, поскольку оскорбил храм твоего тела…

Она сглатывает, высокая некрасивая девочка,измазанная красной краской. Она сжимает клинок и подходит к телу. Осматривает ее,и во взгляде мне мерещится страх смешанный с раздражением. Она устала. Ей больно и неудобно. Все оказалось не таким и…

– Не медли. И обретешь силу. Или ты столь же слаба, как твоя сестра?

– Нет, – она решается.

И знакомый клинок вспарывает плоть… спасибо. Значит, она еще тогда готовила ее… последняя игра? Или нечто большее? Попытка… чего?

– Она тебя такой сделала, – сложно сочувствовать безумцу,тем более он оскорбится, если уловит хотя бы тень истинных моих эмоций. – Она изуродовала нас обеих…

– Нет…

– Она выбрала тебя, но все… все можно было сделать иначе. Она стала главой рода. Приказ,и договор сгорает. Небольшое внушение,и вот уже я довольствуюсь ролью заботливой старшей сестры… зачем она затеяла все это?

Я обвела зал рукой.

– Может, потому, что хотела стравить нас обеих? И уничтожить несчастный этот род?

Тишина. Молчание. Я вижу, как бьется кровяная жилка на шее ее.

– Сначала она изуродовала своих детей… моего отца, к слову, тоже, потому что обряд изменил его… что в конечном итоге убило мать.

– Потом своего мужа… и вот нас… за что?

Она не знает. Для нее эта мысль слишком чудовищна по сути своей. И сестрица стоит, открывая и закрывая рот. Она похожа на уродливую маску, одну из тех, которые украшали темный зал. Кажется, их привезли из колоний и… а ведь и вправду похоже. Бабушка избавлялась от всех,и смерть не остановила. Почему? Почему, мать его?!

– Мне надоело это слушать, – лицо-маска треснула. – Ты… ты будешь служить мне… ты создана, чтобы и дальше служить… преклони колени перед истинной жрицей… а остальные… во славу твою, о великая Кхари…