Мертвец

– Хуже, – согласился я.

– Да… – Отец потянулся за табаком, но потом передумал. – Я в этом году думал лисичек килограмм сорок насушить… Ну, да потом уж. Как у вас дела?

– Нормально.

– Что вообще? Как Катерина?

– Какая Катерина?

– Да ладно, – улыбнулся отец. – Она хорошая девчонка.

Я промолчал.

– У тебя как, серьёзные намерения? Или так, позажиматься?

Папаша лукаво подмигнул.

– Уже, небось, тискаетесь? – ехидно спросил он.

– Да нет… – зачем-то стал оправдываться я. – Мы только ходим…

– Да ладно. – Отец хмыкнул. – Ты знаешь, я в твои годы…

– Мне пора, – Я остановил наметившийся было поток откровений. – Мне ещё надо там…

Отец улыбнулся, я сказал, что завтра зайду, и убежал. Прямо через парк ломанулся, башкой вперёд, через две скамейки перепрыгнул. Бежал на остановку – возвращаться по Хлебопекарной улице не хотелось, а вдруг там этот кретин оранжевый опять поджидает? А я сейчас зол, могу его ещё покалечить сильно.

К тому же я решил зайти к матери. Может, она что-то скажет? Её я хоть спросить смогу, ну, что на самом деле происходит.

А папаша молодец, лихо меня отшил. С Катькой. Чтобы лишних вопросов не задавал. Мастер.

Было два часа, и я как раз успел на автобус, добрался до «Дружбы» за пять минут. На ступенях скакали на горных велосипедах какие-то ребята, я их не знал, наверное, городские. Здорово скакали, как настоящие спортсмены. А один стоял перед доской с анонсом фильмов и снимал афишу на камеру. И хихикал.

Я пригляделся. У нас тут всяких шутников полно, любят афиши исправлять. Вместо «Город страха» получается «Хобот страха», вместо «Полночная жара» «Полночная жаба», и всё в том же духе. А матери потом от Департамента культуры втык.

Нет, всё в порядке, без ошибок. И ничего весёлого, вроде кино как кино, что-то из репертуара Майкла Парэ. Видимо, именно это обстоятельство и представлялось парню весьма забавным, он щёлкал и щёлкал своей камерой, отходил чуть подальше и снова щёлкал. В прошлом году один приезжал, фотограф. Снимал наших местных бомжей, а потом аж в Москве выставку открыл. Типа вот она, Настоящая Россия. Страна алкоголизма и близкородственного скрещиванья. На фоне чахлых берёз. Большим успехом пользовалась выставка. А что, оно и понятно: на одного Зюзю посмотришь – полчаса хохочешь, когда Зюзя заходит в аптеку за боярышником, так ребята с другой стороны улицы перебегают, это же цирк настоящий. А этот парень, может, из афиш хочет выставку сделать, у нас сейчас свобода, каждый что хочет, то и делает. Хотя маловат он для художника, лет пятнадцать, наверное, тоже мне, работник культуры…

Этот работник культуры будто мысли мои просканировал, обернулся, подмигнул и тоже сфоткал. Я не знал, как на это реагировать, тоже улыбнулся и направился в «Дружбу». Теперь тоже окажусь на выставке. В Санкт-Петербурге. «Муроды России», так выставка будет называться, спешите видеть.

В клубе было пусто. До вечернего сеанса ещё четыре часа, никого нет, лишь плёнкой горелой пахнет, да где-то ведро железное брякает. Я пошел на этот бряк и увидел мать. Она мыла пол. Зачем тут пол мыть? Всё равно приходит полтора человека. Но мать моет пол каждый день. Наверное, это ей значимости придаёт. Вообще, пол должна обихаживать Сарапульцева, но у неё всё время что-то болит. Вот мать и моет.

Старается.

– Привет, ма. – Я чуть не поскользнулся, пол был уж слишком чистым.

– Привет. – Мать выпрямилась и сразу перешла к делу. – У отца был?

– Был.

– Ну и что? – Она поглядела на меня исподлобья. – Поговорили?

Значит, она специально к отцу сегодня не пошла. Чтобы не мешать нам, чтобы оставить нас, так сказать, наедине.

– Поговорили.

– И что?

– Я думаю, справлюсь.

– Ну и хорошо. – Мать принялась выжимать тряпку. – Это хорошо. Конечно, это тяжело…

– Да я справлюсь. Делов-то, машину дров перепилить. В прошлом году две перепилили…

– Каких дров? – Мать остановилась.

Из-под швабры поползла грязная лужа.

– Каких-каких, горбыля соснового. Я и один справлюсь…

Мать подняла швабру, сняла тряпку, бросила в ведро, окатила меня брызгами.

– Значит, не сказал, – злобно проскрипела она.

Значит, не сказал.

– Может, ты тогда мне объяснишь?

Мать уронила швабру, взяла меня за руку и потащила к себе в кабинет.

Кабинет – это так называется, на самом деле давно это никакой не кабинет, а не поймёшь что. Ржавые проекторы, пыльные динамики, коробки из-под фильмов, кубки, баскетбольные мячи, много неизвестных штуковин, свободного места почти и не было, только вокруг стола немного. На троих человек. Мать уселась под полкой с кубками, я – под древним аккордеоном. Аккордеон потрескался на мехах, я даже подумал, что в нём вполне могут обитать мыши, почему-то я так подумал.

– Молодец. – Мать покачала головой. – Молодец твой папаша, всё на меня свалил…

Она полезла в стол, стала что-то там искать, видимо, сигареты. Не нашла. Захлопнула ящик с грохотом. Собралась.

– Дело в следующем, – голос у матери стал решительным и противным. – У отца серьёзные неприятности, и ты должен ему помочь. На следующей неделе приедет комиссия, будут разбирать аварию. Ты можешь ему помочь.

Мать помолчала.