Мертвец

Мать смотрела на меня поражённо. Как выхухоль на профессора Блэксворта. Когда он её замучивал.

– Баторский беспредел, – продолжал я. – Совсем озверели, туберкулёзнички, житья от них нет. Куда смотрит муниципалитет?

И в манере скучающих магазинных бабок добавил:

– Скоро всех нас тут перезаражают. Эти баторцы. Говорят, у них коровье бешенство!

– Замолчи! – рявкнула мать. – Перестань кривляться! А если его отец позвонит?!

– Куда? – назло тупо спросил я.

– К нам!

– Зачем?

– Затем… Затем чтобы…

Мать захлебнулась.

Я пожал плечами, равнодушно промолчал.

– Завтра попросишь прощения. – Мать устало махнула рукой и отправилась вниз.

Ага. Попрошу прощения. Завтра. Два раза.

Я дождался, пока она уберётся в большой дом, и тоже спустился вниз. Достал тетрадку. Не то чтобы мне хотелось чего-то написать, нет, просто надо тренироваться, а я давно не тренировался.

Тетрадка была на месте. Я достал её и аккуратно распрямил на столе. Закрыл дверь, занавесил окна, приготовил самописец. Бумаги так и не купил, забыл. Завтра куплю. Две пачки.

Я устроился поудобнее на стуле и стал думать, о чём бы написать. По плану было описать сегодня мать, но я передумал её описывать. И решил про Таратыгина. Это вообще довольно интересная история. И странная. Я подышал на ручку и начал.

* * *

«Таратыгин был интересным. Шустрым таким и интересным, с ним не было скучно. С некоторыми ребятами, ну, со мной, например, скучно. Если пять таких, как я, соберутся вместе, они погибнут – кислород закиснет от тоски. А Таратыгин был другой. Он был как петарда. Искрил, подпрыгивал, готов был взорваться.

И всё время что-то придумывал. Он ещё в садике устраивал экспедиции по поиску метеорита, мы искали его во дворе и даже яму вырыли, и одна девочка сломала в ней руку.

Или ещё. Мы играли в спецназ. Таратыгин сказал, что скоро случится большая война с Японией и нам, чтобы выстоять в этой войне, обязательно надо стать спецназовцами. И мы стали тренироваться. Первое искусство спецназовца, по уверению Таратыгина, было стрельба. Стрелять нам было не из чего, разве что из плевалок, наш вождь сказал, что если мы не можем стрелять, то должны хотя бы выучиться метко кидать камни. Этим искусством мы не овладели, успели расколотить несколько окон в окрестных домах и немного подбить детсадовскую кошку. Мы бы и дальше, наверное, тренировались на спецназовцев, но на стадии изучения приёмов ножевого боя наша группа была раскрыта воспитательницей.

А однажды, когда воспитательница ушла к заведующей, он устроил свадьбу. Мы составили все столы в один длинный стол, расселись друг против друга и стали петь песни. А потом Таратыгин сказал, что надо начинать драться. Мы хорошенько подрались, многие зубов лишились, а Таратыгин забрался на подоконник и громко кричал и пел песню «Шёл отряд по бережку…». Но это было, в общем-то, в пределах нормы. То, что случилось потом…

Я вспоминаю эту историю со странными чувствами. Тогда мне казалось, что всё это продолжалось ужасно долго, но теперь я понимаю, что история с Ву продолжалась неделю, в понедельник Таратыгин рассказал про Ву, а в субботу уже всё и случилось…

Короче, в один прекрасный день Таратыгин рассказал про Ву. Не всем, избранному кругу детсадовских лиц, в котором состоял и я. Таратыгин не просто рассказал, он ещё и взял с нас клятву, скреплённую кровью, добытой из специально запущенных в группу комаров. Писать у нас никто, кроме самого Таратыгина, не умел, он составил клятвенную запись, а мы раздавили над ней кровососов.

Ву был инопланетянином, который прибыл к нам на корабле овальной формы. Он должен был переместиться в две тысячи двести седьмой год, однако из-за космических вспышек навигационные приборы корабля сбились, и бедный Ву попал к нам.

Таратыгин сидел на песке и прояснял для себя вопрос – сможет ли выброшенная на берег раковина-жемчужница найти дорогу обратно, как вдруг из покрывающих пляж лопухов появилось странное существо в серебристом скафандре. Существо заявило, что оно Ву, и потребовало немедленной помощи. Таратыгин был немного удивлён, однако в помощи отказать постеснялся, и они с Ву направились к ближайшему картофельному полю. Там, среди свежей посечённой ботвы и взрыхлённой почвы, как раз и лежал аппарат со скруглёнными краями, размером примерно метра полтора на полтора. Ву сказал, что это звездолёт, его надо спрятать на ближайшее время, а сам Ву пока поживёт у Таратыгина, если тот не против.

Тот был не против.

Они отволокли космическую тарелку в безопасные кусты, после чего отправились к Таратыгину.

Ву оказался незаурядной личностью. Он умел не только сносно изъясняться на русском языке, он обладал широким набором разных достоинств. Например, он мог смешить. Мы спрашивали, как это он делает, Таратыгин не рассказывал, он показывал. Причём так здорово, что мы от хохота надрывались, а Тополев даже описался. Представляю, что было бы, если мы на самом деле увидели бы настоящего Ву.