Мертвец

Мы направились к берёзам. Мне показалось, что за время поездки Диоген стал ещё тяжелее. А может, я просто устал.

– Что-то у него с мордой? – поморщился привередливый Сенька.

– Моль, наверное, – ответил Вырвиглаз. – Надо нафталином пересыпать.

– Я вам пересыплю! – скрежетал Сенька. – Если что-то Шахов заметит, нас всех пересыплют, и не нафталином, а сырой землёй…

– Не дёргайся, Череп, – посоветовал Вырвиглаз. – А то на самом деле заметят…

– Плавно несите, в ногу, – руководил Сенька. – Вон к той штуке несите, к плешке…

В роще было расчищено небольшое круглое пространство. В центре располагался… Больше всего это походило на сруб. Сруб большого колодца или небольшой бани, богато украшенный цветами, лентами и еловыми ветками. Сначала я не догадался, но потом понял. Викингов так хоронили. Каждого знатного викинга после смерти устраивали в таком специальном корабле, пропитанном смолой, затем сжигали. И вместе с дымом доблестный викинг отправлялся прямиком в Валгаллу. Видимо, тут тоже что-то такое намечалось.

Да, Сенька работал с размахом. Я впервые серьёзно подумал, что, вполне может быть, у моего братца на самом деле имеется талант.

Никакой могилы в окрестностях не наблюдалось.

– А почему мы на кладбище не поехали? Ты же говорил, что на кладбище будем хоронить? – шёпотом спросил я.

Сенька помотал головой.

– Хоронить на кладбище собаку – это значит бросать вызов общественной морали, – изрёк Сенька. – Поэтому мы пришли к такому решению. Диоген не принадлежал ни к одной из известных конфессий и не оставил никаких распоряжений о своём погребении…

Я никак не мог понять, серьёзно это говорит Сенька или прикалывается. А он продолжал:

– …Поэтому мы пришли к некоторому компромиссу. Я изучил похоронные обряды народов мира и предложил на выбор несколько. В результате мы остановились на скандинавском варианте. Это строго, достойно и не затронет ничьих чувств.

– Ну, Череп, ты крут, – с уважением прохрюкал Вырвиглаз.

Я промолчал. Я с этой крутизной каждый день общаюсь.

Мы оттащили гроб к этому скандинавскому срубу. Он оказался несколько высоковат, и нам пришлось поднять пса почти на вытянутые вверх руки, а Вырвиглаз ещё подтолкнул его лбом. Сенька приставил лесенку, взобрался и обложил Диогена аккуратными, нерусскими полешками. Почти сразу сильно запахло спиртом, но канистры видно не было – Сенька явно не хотел портить кадр, поскольку Дроков упорно всё это снимал.

Сенька спрыгнул на землю и сделал знак. Мы отодвинулись в сторону, выстроились.

– Я хочу произнести несколько слов. – Сенька повернулся к камере: – Сегодня мы прощаемся с Диогеном…

А почему бы нет? Почему, собственно? Во всех странах маются дурью, чем мы хуже? Мы тоже люди. Султан Брунея построил для своего любимого дромадера специальный бассейн, и не где-то, а прямо в Сахаре, и длиной в двести метров, между прочим. А наш мэр Шахов по обряду викингов хоронит своего пса. Всё в порядке.

Так я думал. Потому что мне надо было себя оправдать, потому, что мой мозг отчаянно сопротивлялся всему этому разрушительному бреду. Самооправдание – лучшая форма психотерапии, так по телику говорят.

– …Был верным другом, защитником и товарищем. В трудные моменты жизни он помогал… Помогал своим друзьям и всем, кто нуждался в его помощи…

Трудно Сеньке. Организовать похороны – одно дело, сочинить надгробную речь, да ещё по собаке, совсем другое. Мне кажется, речь не удалась. Впрочем, недостатки речуги Сенька компенсировал надрывностью и эмоциональностью. Возможно, он даже глаза натёр лучком, чтобы обрыдаться в подходящем моменте…

Хотя нет, это я уж слишком, Диоген всё-таки был не болонкой, а большой могучей собакой, слёзы тут ни к чему.

Или стихи. Я подумал, что сейчас Сенька обязательно стихи какие-нибудь прочитает, поставит акцент. «Дай, Джим, на счастье лапу мне…», обычно все главы администраций любят Есенина.

Но великий русский поэт не был осквернён, Сенька выдержал надлежащую траурную паузу, затем откуда-то, я не заметил откуда, мой брат извлёк факел. Я узнал факел, он был из нашей школы, валялся в каморке психолога и иногда использовался во время спортивных соревнований. Насколько я понял, он работал на сухом спирте, или ещё на чём-то горючесмазочном.

Сенька встряхнул факел, щёлкнул зажигалкой. Факел вспыхнул, но как-то незапланированно – по всей поверхности. Сенька сдунул огонь с древка и стал ждать. Ждал, держа факел над головой.

Завыла сирена. Девять часов. Сенька торжественно кивнул и зашвырнул факел в сруб.

Огонь пополз по еловым веткам, взбежал на гроб, окутал его оранжевым, затрещала шерсть, что-то сильно вспыхнуло внутри сруба, и всё – уже ничего не видно, только пламя. Сенька не пожалел спирта и дрова правильно расположил, всё горело хорошо и весело, с рёвом.

Мы стояли вокруг, а Дроков снимал.