Мертвец

Вырвиглаз принялся ржать, я же позавидовал его жизнерадостности. Смеётся. А я уже не помню, когда в последний раз смеялся, не смешно мне, блин.

Машину тряхнуло, пепел с сигареты осыпался и прямо на морду Диогена. Усы тут же сплавились, а шерсть задымилась.

– А, жаба. – Вырвиглаз дунул на шерсть, но она только сильнее загорелась.

Вырвиглаз засуетился, принялся плевать на собачью морду, потом додумался – подхватил с пола тряпку и пламя всё-таки сбил.

– Ну слава богу. – Вырвиглаз попытался раскрыть окно. – Помнишь ту корову?

– Какую ещё корову?

– Ну, ту жабу, с которой я в кино ходил? Такую, с корпусом?

– Ну помню.

– Заболела. Прикинь? Заболела менингитом, жаба. Могу поспорить – это она из-за того фильма. Он на неё разрушающе подействовал.

Я фыркнул. В фургоне пахло палёной собачьей шерстью, от этого здорово першило в горле.

– Чего ты хмыкаешь? – осведомился Вырвиглаз.

– Хмыкаю. С тобой пообщаешься – и сразу менингит. Слушай, Вырвиглаз, я, пожалуй, в батор письмо подмётное напишу. Чтобы они тебя на километр не подпускали, ты у них всё поголовье размягчением мозга перезаражаешь…

– Да это она меня сама чуть не заразила! Давай, говорит, старичок, поцелуемся, и как вцепится! Я еле отбился!

– И что?

– Что-что, теперь думаю. Думаю, может, я менингитом тоже заразился?

– Это серьёзно, – сказал я. – Менингит не шутка. А вот ты первые симптомы знаешь?

– Нет.

– Ну, это такие обычные симптомы, примерно как у ОРЗ. Ты как заметишь, что сопли появились или температура подниматься стала, ты сразу беги в поликлинику…

Вырвиглаз вздохнул. Мы помолчали.

– Слушай, Вырвиглаз, а тебе не казалось, что мы… Ну какой-то чушью занимаемся? Чем-то ненормальным?

– Нет. А что ненормального-то?

– Ну, собаку едем хоронить…

Вырвиглаз плюнул под ноги. Участие в собачьих похоронах его не смущало.

– Ты неправильно понимаешь обстановку, – сказал он. – Если бы мы хоронили какую-нибудь шавку, то мы были бы психами, ну, вот как твой брат. Но поскольку мы хороним мастифа, то тут всё в порядке…

Машина вдруг резко поползла вверх, Вырвиглаз прилип к окну, потом сказал:

– Не на кладбище едем.

Я попытался тоже разглядеть что-то через окно, но ничего не разглядывалось. Машина упорно ползла вверх, двигатель урчал, у Диогена подрагивал нос, будто он был ещё жив.

– Слушай, – вдруг испуганно сказал Вырвиглаз. – А почему не на кладбище-то?

– Не знаю…

– А может, тут не всё чисто?

– В каком смысле?

– В таком. Ну, знаешь, тот китайский император, который умер?

– Они все умерли.

– Да не, – Вырвиглаз подсел ко мне, – ты не понимаешь. Тот, который помер и велел убить всех своих коней, всех своих собак, всех своих наложниц. Всех, короче. И закопать вместе с собой, чтобы на том свете не скучно было. На горку, кажется, едем…

– Ну и?

– Ну и. А что, если Шахов велел нас прибить? Чтобы его собаке не скучно было? Прибить в тихом уголочке и похоронить рядом с этим…

Вырвиглаз пнул гроб.

– Чтобы ему было с кем играться в собачьем раю?

– Ерунда.

– Ерунда… – покачал головой Вырвиглаз. – А я вот такую историю слыхал. Про другого мэра, из Сибири. Он у себя стал на народные деньги строить подводную лодку. Небольшую такую, прогулочного класса. А потом, когда подводная лодка построена была, взял, да и вышел на ней в Енисей. Типа проверить ходовые качества, а с собой взял всю городскую администрацию. Они там фуршет устроили, танцы, ну всё как полагается, а мэр потихонечку прошёл на мостик, надел акваланг и открыл кингстоны. Лодка утонула со всеми чиновниками, а сам мэр спасся.

– Зачем он всё это сделал?

– А вот. От широты души. И, что самое главное, никто ничего не может доказать. Этот мэр продолжает оставаться мэром. И ещё одну лодку строит. А ты говоришь зачем…

Могу поспорить, что эту историю Вырвиглаз выдумал только что, у гроба. Или в гробу. Ничего враньё, не самый последний сорт, но мне понравилось. Я как-то живо представил, как этот мэр открывает кингстоны на своей лодке и студёная вода Енисея заливает беспечных членов администрации. Я бы сам построил такую лодку, жаль, что всё это враньё.

– Так что мэры люди непредсказуемые, кто знает, что у них в голове. Я вот этому Дрокову ничуть не доверяю, рожа страшная. И камера.

– А что камера?

– Камера, – хмыкнул Вырвиглаз. – Знаешь, сейчас это в почёте… Хоум видео разное… Мне кажется, мы на Горку едем…

Машина остановилась.

– Ну вот, – трагически сказал Вырвиглаз. – Приехали…

Дверцы открылись.

Вырвиглаз оказался прав, это была Горка. Большая.

Горка была самым живописным местом во всей нашей округе. Прямо посреди лесистой равнины возвышался высоченный, поросший лесом холм. С западной стороны склон Горки пологий, с востока круто обрывался, словно кто-то скусил половину холма, а выплюнул в километре отсюда, в результате чего образовалась Малая Горка.

Но мы приехали на Большую. Но не на главное место над обрывом, а чуть справа, там, где к обрыву лепилась кургузая берёзовая роща.

– Сделайте скорбные рожи! – велел Сенька. – Сейчас будет церемония. Берём гроб и несём его к берёзам.

Мы с трудом вытащили наружу гроб, подняли на плечи.

– К берёзам, я сказал! – повторил Сенька.