Теперь уже Братухин, Нестеров и Гай сидели на скамейке возле оранжереи.
— Это тебе, — передал Тихон винтовку Лебедькову.
Оружия в помещении было чуть ли не больше, чем людей. Две винтовки Мосина, английская винтовка Ли-Энфилд, обрез, самозарядный «Браунинг», карманный револьвер, наган и шашка. Новые хозяева зала вооружились до зубов. Крутихин взял себе обрез и «Браунинг», Шихов — наган, Лебедьков — свою винтовку Мосина, а Коле выдали карманный револьвер. Остальные две винтовки и шашку бросили на скамейку, за которой ещё недавно ужинали. Два стола и большинство стульев так и стояли там.
— Так, дьячок, — скомандовал Крутихин, — давай-ка к этим!
Он указал рукой на пленных белогвардейцев. Белые исподлобья следили за врагами, которым удалось одержать верх.
— Но я не военный, — возразил отец Михаил.
— А мне начхать, ты поп, значит за царя и прежнюю власть, а значит и мой враг. Иди, а то стрельну!
Отец Михаил боязливо подошёл к скамейке с белогвардейцами и сел с другой стороны.
— Теперь ты, старуха, взяла стул и села рядом с пленными!
Крутихин с лёгкостью записывал всех в свои враги.
— Вы, — обратился он к станционному смотрителю с женой, — можете сидеть пока здесь, но только попытайтесь сделать что-то не так, — он пригрозил обрезом.
Они сидели на скамейке возле котельной и тоже были пленниками ситуации.
— Вам нечего бояться, — как можно более ласково сказал Шихов и спросил: — Есть ли у вас бинт?
Из его раны продолжала течь кровь. Она уже пропитала ткань рукава.
— На кухне, могу принести, — ответил смотритель.
— Размечтался, — Крутихин, зло блеснув глазами, впился в него взглядом, — сам схожу. А вы за этими чутко приглядывайте.
Он прошёл в покои смотрителя. Лебедьков и Коля послушно исполняли его приказ, держа пленных на мушке.
— Да не дрожи ты так, — негодовал казак на Лебедькова, — стрельнёшь ещё ненароком.
— Помалкивай, — огрызнулся красноармеец.
Ему хотелось врезать казаку, но подойти близко он не решался.
— Как же ты их проглядел, а? — шёпотом спросил у Гая хмурый Братухин.
Гай сидел, опустив глаза. Это была его вина и ничья более. Проморгал он пленников, и вот — расплата.
Вернулся Крутихин. В руках у него был бинт и две медицинские склянки.
— Смотри-ка, что я нашёл! — торжествуя, объявил он. — Спирт! А смотритель хотел его от нас упрятать! Не вышло? — довольно спросил он у хозяина.
Глаза хозяина вокзала сверкнули, но на этом он и успокоился, ничего не сказав.
Крутихин плеснул спирт на рану Шихова так, что едкая жидкость струйками стекла на пол. При помощи Коли комбату удалось перевязать раненую руку.
— Лихо мы вас? — торжествуя, спросил Тихон, глядя на Братухина. — Ну, что, ваше благородие, кончилась ваша офицерская власть, теперь наша начинается. Посмотрим, как ты у меня запоёшь.
Хлебнув из банки чистого спирта и исказив свою и без того уродскую морду, он подошёл к Братухину и сапогом врезал ему по лицу. Пинки посыпались на белогвардейского офицера, злое существо Крутихина торжествовало. Ноги попадали преимущественно по рукам, которые были у Братухина не связаны, и ему хорошо удавалось ими защищаться, к тому же Братухин сидел на скамейке, и Тихону тяжело было всё время попадать туда, куда хотелось.
Наконец закончив, он вытер своё раскрасневшееся лицо и, выдохнув, процедил:
— Долго я ждал этого часа, долго…
Он отошёл к столу и, наведя спирт с водой, допил оставшееся в первой банке.
— Ты бы не налегал, — заметил ему Шихов.
— А ты мне не указывай, ты ведь тоже офицер, — с ехидной усмешкой огрызнулся на него Крутихин.
Посидев за столом несколько минут, Тихон встал. Все ждали, что он будет делать. Он был хозяином ситуации, и все этому как-то подчинялись. Пленники, понятное дело, не имели голоса, но ни Лебедьков, ни Коля, ни даже комбат Шихов не решались что-нибудь предпринять, полностью полагаясь на комиссара. Наверно его бешеный, неспокойный взгляд вселял страх не только в пленных, но и в его союзников.
— Что делать-то будем? — серьёзно спросил его Шихов, нервно перебирая в руке наган.
— Погодь, — тихо, про себя, и как-то слишком спокойно, сказал Крутихин, ничего более не ответив.
Алкоголь давал о себе знать, взгляд комиссара уже бегал, кружился всё сильнее и сильнее. Он встал напротив пленников, широко расставив ноги.
— Что ж, к делу перейдём, — пьяным зловещим голосом заключил Тихон, упиваясь своей властью.