Мертвецам не дожить до рассвета. Герметичный детектив [СИ]

Всё это Гаю показалось похожим на какой-то демонический обряд, шабаш. Этот вороний крик, злой бесовский нечеловеческий смех, отдающийся в стенах вокзала эхом, и всюду куча мертвецов, небрежно, как грязные тряпки, разбросанных по залу. Глядя на всё это со стороны, он ужасался людям, собравшимся здесь. Происходящее не казалось им чем-то аморальным, чем-то чудовищным, варварским. Кого здесь только не собралось: беглец и изменник Шихов, чета людоедов, тюремный изувер Братухин, казак-палач, еврей-богохульник и куча мертвецов с сомнительным грешным прошлым.

В ужасе он отступил назад, и, как будто читая его мысли и продолжая свою демоническую игру, из оранжереи вернулся Фёдор и запустил обрубленной кистью мертвеца в негодующую птицу под дьявольский хохот Братухина и сатаниста.

— Подавись, падаль! — заливаясь смехом, кричал казак.

Приниженная птица отступила и прекратила свой вопль, а поражённый Егор Гай к удивлению для самого себя и всех остальных изрёк слова, непонятно откуда взявшиеся в его голове:

— Никто из нас не выйдет отсюда живым!

— Что ты сказал, — нахально уставился на него Братухин, прекращая свой смех.

— Не знаю, — обрывая свои мысли, сказал Гай.

— Вы сказали, что все мы умрём? — переспросил еврей Михаил.

— Нет, я не это имел ввиду, — сам не зная почему, смутился Гай, покусывая губы. — В моей голове были совсем другие мысли. Я смотрел на всё это со стороны, и мне что-то недоброе, демоническое (он с опаской произнёс это слово, вглядываясь в глаза слушателей), показалось в произошедшей ситуации.

Приободрившись, он продолжил более уверенно:

— Вы знаете, мне кажется истинная личность человека — это вовсе не то, что мы видим каждый день или при первой встрече, как сейчас. Настоящего человека, сидящего внутри каждого из нас, сдерживает слишком многое: социальные нормы, обязанности, привязанности, слова вроде «благодарю», «после вас» и так далее. Настоящая же, дикая личность, личность зверя, которую по какой-то ошибке зовут человеком разумным, сидит в глубине за всеми этими решётками социальных норм и приемлемого поведения. Ей не нужны ни деньги, ни общественное положение. Она не любит очереди, не терпит неудобств, неприятных встреч со старыми знакомыми и противится всякому над собой начальству. Однако человечество посредством развивающейся цивилизации уже несколько тысячелетий загоняет этого зверя всё дальше и дальше в угол, опрометчиво забывая, что это всё-таки зверь. И вот вам грандиозный пример того, как затравленный зверь, которого уже почти что загнали в ловушку религией и социальными ограничениями, вдруг противится всему, что было для него некогда порядочно и свято. Зверь бунтует, и вместе с ним бунтует вся Россия. Зверь бунтует везде, в каждом, и уже мир потрясает дрожь его припадка. Нет ни одного человека, чью бы личность не тронул этот бунт. Взгляните на себя, на окружающих — зверь бунтует во всех, мораль и порядочность летят к чертям. В той или иной мере, но каждый сейчас в эти смутные дни ослабил те оковы, что некогда сдерживали зверя. Убийство считается нормой, воровство — сплошь да рядом, голод вынуждает людей проецировать в голове самые гнусные мысли, и каждодневная мерзость теперешнего существования, мерзость, совершаемая человеком по отношению к человеку, не вызывает у нас такого же протеста, что и раньше. И что в данном случае правильно? Никто не способен убить в себе зверя, но и выпустить его невозможно. Потому не будет ли вернее всего не затравливать собственного зверя, давая ему некоторые свободы, или же иначе он когда-нибудь да вырвется, и горе будет тому, кто попадёт под его разнузданную волю.

Глава 7. Пришествие Дьявола

Два раза описав овал вокруг колонн, пролетел ворон, прежде чем приземлился на пыльную поверхность кафельного пола. Попятившись назад, ворон прислушался: звук, спугнувший его с места, продолжал доноситься с улицы, всё более усиливаясь. Люди, занятые речью Егора Гая, не слышали его приближения.

Наконец Гай закончил, и в зале воцарилось молчание; оно-то и донесло до ушей еле уловимые отзвуки тяжёлых шагов. Что-то тяжёлое неторопливо шагало под окнами станции. И был это вовсе не паровоз, звук доносился со стороны поля.

— Что это? — нахмурившись, спросил Михаил Кацмазовский.

— Тихо, — приложив палец к губам, оборвал его Братухин.

Все замерли, боясь шелохнуться. Шаги тоже затихли, остановившись где-то возле двери.

Прислушались с тревогой. Казак и Братухин тихо поднялись со своих мест и почти бесшумно направились по направлению к двери. Не успели они дойти, как окно, располагавшееся слева от выхода, покрыла испарина чьего-то дыхания. На ещё не заледенелых местах расползлась полупрозрачная дымка. Уже через секунду под окном что-то сильно грохнуло и с шумом унеслось прочь.

— Что это было? — испугавшись, проговорил казак.

— Это Повелитель! — возликовал сатанист. — Настал его час!

Все уставились на сатаниста, лицо которого растянулось в окровавленной улыбке.

— Сейчас проверим, кто это там шалил, — решил Братухин.