Мертвецам не дожить до рассвета. Герметичный детектив [СИ]

Накидывая шинель и зажигая керосиновую лампу, казак, доведённый до отчаяния мистикой, цедил сквозь зубы: «Даже если это сам Дьявол, я убью его!» В порыве бешенства Фёдор выскочил на улицу, неся в правой руке фонарь, а в левой держа обрез.

Братухин, глядя на разъярённого удаляющегося Фёдора, крикнул Гаю:

— Беги за ним и верни его! Я постерегу пленных.

Братухин наставил на пленных «Браунинг», как будто они со связанными руками должны были вот-вот на него броситься.

Гай, схватив со скамейки винтовку Мосина и карманный револьвер, бросился вслед за Фёдором, даже не надев шинели.

Уже через полминуты он нагнал его. Фёдор стоял на одном месте, уставившись на снег. Гай перевёл свой взгляд с Фёдора на освещённый им участок и увидел то, на что смотрел казак. На снегу со вспоротым брюхом лежал волк, всё кругом было перемазано кровью. Целая лужа вытекла из живота зверя, но он всё ещё боролся за жизнь, тяжело дыша, то и дело обнажая острый оскал зубов.

— Кто его так? — испуганно спросил Гай.

От неизвестности становилось страшно вдвойне. Казак ничего не ответил, лишь осветив на снегу следы копыт. Молча отдав Гаю фонарь, казак принял из его рук винтовку и, не жалея патрона, выстрелил зверю в голову. Волк мигом успокоился.

Молча направились дальше, и снова кровь; кровавый след змейкой уползал куда-то в темноту, как будто надеясь укрыться в ней. Раздалось повизгивание, и уже скоро свет фонаря осветил уползающую фигуру волка. Задние ноги его были уродливо переломаны, и зверь от испуга и жажды жизни полз в неизвестном направлении, стремясь только подальше убраться от места кровавой расправы.

Казак пристрелил и этого, затем, вернув ошарашенному Гаю винтовку, забрал у него фонарь и направился куда-то в сторону. Гай всё ещё смотрел на пушистое мёртвое тело, а казак, отойдя на приличное расстояние, закричал во всё горло:

— Где ты, Сатана? Приди же, Дьявол! Я пристрелю тебя как падаль!

Фёдор кружился из стороны в сторону, направляя дула обреза во мрак. Окутавшая всё темнота не позволяла Гаю даже разглядеть собственных рук, но Фёдор, освещённый светом лампы, был хорошо различим.

Быстро приближающийся топот раздался где-то справа от Гая, он хотел что-то крикнуть казаку, но не успел. Фёдор же расслышал тяжёлые удары копыт, лишь когда они раздались за его спиной. Он резко повернулся и за мгновение успел различить лишь рогатую морду, стремительно вырастающую из темноты. Резкая боль пронзила его ребро, всё в глазах потухло, и тело полетело куда-то в пропасть. Ещё успев что-то сообразить, он потянул спусковой крючок, но обрез выпалил наугад, куда-то в пустоту.

Тело ухнуло на холодный снег, страшно было пошевелиться, всё болело и кружилось, но ощущалось это как-то подсознательно, глаза же различали только чёрную бездну. Четыре выстрела донеслось со стороны Гая.

— Фёдор, вы целы? — донеслось до слуха казака.

— Да-а, — сквозь боль в рёбрах простонал казак.

— Где вы?

— Здесь.

— Где?

Молчание, затем матерная ругань казака сквозь шипение от боли. Лампа была разбита, и в ночной бездне ничего нельзя было различить, даже собственные части тела ощущались не полностью, как конечности призрака.

— Ладно, я буду напевать песню, чтобы вы меня слышали, и когда я буду подходить ближе, вы что-нибудь кричите, чтоб я мог вас найти.

— Хорошо.

Гай побрёл наугад, стараясь хоть что-то различить в непроглядной тьме, но ступал не торопясь, аккуратно, боясь о что-нибудь споткнуться. Они ушли далеко в поле, и кочки то и дело попадались на его пути.

Гори, гори, моя звезда,
Гори, звезда приветная…

Зазвучал дрожащий слабый голос Егора Гая. Без тёплой одежды от холода всё тело пронзала дрожь, и челюсть ходила ходуном, от чего петь было почти невозможно, но он всё равно продолжал шептать слова из романса Петра Булахова:

Ты у меня одна заветная;
Другой не будет никогда.

Сойдёт ли ночь на землю ясная,

Звёзд много блещет в небесах.
Но ты одна, моя прекрасная,
Горишь в отрадных мне лучах.

Звезда надежды благодатная…

Голос Гая сбился, зубы нервно застучали от холода.

— Сюда, сюда, — прохрипел казак.

Звезда любви волшебных дней.

Ты будешь вечно незакатная
В душе тоскующей моей…

— Сюда, сюда, — подзывал сквозь бездну голос казака.

Твоих лучей небесной силою
Вся жизнь моя озарена
Умру ли я, ты над могилою
Гори, гори, моя звезда!

— Не умрёшь, всё здесь ты, — раздался совсем рядом голос Фёдора.

Гай наклонился к нему и нашёл его руками. Казак уже сидел.

— Да осторожнее ты своими паклями, — раздалось ворчание казака, — куда делся демон? Не знаешь, я его пристрелил?

— Это не демон — это бык!

— Бык? Какой ещё нахрен бык? Откуда здесь бык?