Индра хлопнула длинными ресницами и плюхнулась на скамью.
– Будет исполнено, – пробормотала она.
– Истопи мне баню.
Индра вышла из оцепления, молча кивнула и скрылась за дверью.
После бани я начал готовиться к обряду.
Сел в подготовленной комнате на пол, скрестив ноги, и закрыл глаза.
Я представил комнату и весь мир вокруг неё маленькой точкой, величиной не более игольного ушка. Я смотрел в неё, думая только об её существовании, пока голова не очистилась от мыслей, и слова, бегущие непрерывной чередой, не прекратили своего течения. Образы предметов заменили слова. Они всплывали в памяти, безымянные, незнакомые, пульсируя энергетикой материи, из которой были созданы.
Когда Индра вошла в комнату, я был ещё в состоянии транса. Женщина представлялась мне светлым пятном, некоторые области в котором затемнены. Я подошёл и, не прикасаясь к женщине, отвёл тёмные вкрапления рукой. Они поплыли по воздуху, ища соприкосновения с чем-нибудь более влажным, чем человеческое тело, и оседали по четырём углам комнаты в сосудах с водой, солью, углём и золой.
Как во сне я произнёс:
С каждым произнесённым словом я возвращался в реальный мир, мысли вновь ожили в голове, предметы вернули свои имена.
Когда я очнулся, указал Индре на плошку с водой посреди стола:
– Выпей воду и ложись спать до утра. Не вставай, в углы не заходи, а когда петухи пропоют, встань и вылей воду из углов в окно на восход солнца. Когда отпадёт плоть, сожги её в плошке посреди стола и пепел развей в окно.
Индра послушно кивнула и бочком подошла к столу.
Я дождался, пока ключница осушит плошку и уляжется на стол.
– Смотри же, до петухов не вставай, – я вышел, закрыл за собой дверь.
В каморке я провалился в глубокий и долгий сон. Пробудился, когда сильные руки подхватили меня и, выкручивая локти, поволокли на чёрный двор. Ещё не понимая, что происходит, я лихорадочно соображал, в чём мог так провиниться.
Два дюжих молодца бросили меня на дно поруба, а дюжина других, ловко работая топорами, закладывали верхние венцы темницы. Когда ставили крышу, в просвете появилось искажённое злостью лицо Индры.
Я от изумления открыл рот. Лицо ключницы распухло и посинело, а проклятая бородавка стала величиной с яблоко.
– Ты сгниёшь здесь, червь! – просипела Индра.
Крышу сдвинули, мелькнул, играя, последний солнечный луч, и наступила темнота.
Я опустился на холодный земляной пол, закрыл глаза, прислушиваясь к шуму снаружи. За стенами поруба ещё немного постучали, забивая крышу, пошуршали лестницами по стенам, погудели люди, обсуждая происшедшее, но вскоре всё стихло и темнота онемела.
Потрясённый, я даже думать не мог. Все чувства во мне замерли, скованные холодом и зловонием темницы. Я то впадал в забытьё, то, очнувшись от транса, открывал глаза и закрывал их вновь, не видя разницы, потерявшись в тёмном лабиринте.
Ночью, чтобы не нарушать наказания пленника, оконце под крышей открывали на несколько мгновений, бросали вниз ломоть пресного хлеба и спускали на верёвке кувшин с водой.
Стражники, глумясь, давали выпить мне всего несколько глотков, а потом резко дёргали верёвку наверх. Куда падал хлеб, я в темноте не видел.