Мертвецы тоже люди

Индра покачала головой и смягчилась:

– Верно… Говорят, ты Живе у самого Оробаса обучался?

– Это так.

– Ермий сказал, что в барды тебя готовит. Что два лица у тебя. Верно ли?

– Верно. Могу меняться.

– Чтобы волховать, бард должен иметь два лица, две личины. Одна личина для всех: волхва и целителя, барда и воина, неустрашимого, смелого, непобедимого, властного, жестокого и великодушного! А другая – своя, тайная. Открой в себе второго себя и пусть вторая личность твоя действует независимо от тебя. Пусть он будет светловолос и выше ростом на голову, чтобы бугры мышц выпирали из рубахи, чтобы одним ударом мог семерых уложить!

– Открыл уже, – буркнул я в ответ, расправляя плечи в тесной власянице.

Индра оглядела мои руки в велесовых метках:

– Меток пока немного.

– Мне хватает, – огрызнулся я, – для обеих личин.

Индра покачала крупной головой:

– Ну а если твои испытания были только для барда, а для другого тебя уготована совсем другая жизнь, такая, которую ты сам себе выберешь? Что, если без боли и страданий ты не смог бы постичь всех чувств, необходимых для игры на бардовой свирели? Нужно опуститься до дна страданий, физических и душевных, чтобы знать разницу между добром и злом и чувствовать их на расстоянии ста вёрст, ста лет, если нужно!

Я недоверчиво взглянул на Индру. Говорили, что в былые времена Ермий с Идрой на пару могли остановить игрой на свирелях вражеское войско; подобно мифическим сиренам, заманить сладкоголосым пением и звонкими переливами в дремучий лес или чёрную топь.

– А многому ли научил тебя Ермий? Языками владеешь? Какие наречия знаешь? – не отставала Индра.

– На суздальском наречии могу говорить, на греческом, на латинском, на славянском, на кельтском, на немецком, басконском, романском, ливонском, французском, варяжском, чудским, аравийским, эллинском… волховском. Я способный к языкам.

– Ну-ка, на суздальском. Скажи: «Бог наш Отец-небо».

– Стодъ наш Хрущинъ-небо.

– А на волховском что-нибудь? Скажи: «Сестра и брат от единого отца и жены».

– Збраканъка и минкадрака отка едиканокагока хрукашиканака дака елкатоканыка. – Я произнёс непонятное, но Индра поняла меня прекрасно.

Язык волхвов знаком лишь посвящённым. Так они узнают друг друга и передают тайное знание. Мало похож он на славянскую речь и на русскую. Это непонятная уху и уму смесь суздальского наречия с греческим и эллинским, загаданная головоломкой.

Ключница покачала головой одобрительно и ответила так же непонятно:

– Нетка, какатюкарикка отка друкагокагока хрукашиканака, а шиккатокарака отка елкатоканыка… Добро, царевич. Восьмерых зверей лютых одолеть одному – силу надобно иметь богатырскую и душевную. Ты прошёл первый круг, а значит, и ворожишь, видать, умело. Ужа золотого носишь на рубище… царевич.

Индра оглядела меня с ног до головы:

– Доверюсь тебе. Только знай: справишься – озолочу. Чашу сделаю и печатку, каких ни у князя Владимирского не было, ни у самого Бессмертного, и сорок гривен ещё сверх того получишь, как в возраст войдёшь. А не справишься – зело пожалеешь! Запру в порубе [58] навеки за увечье, и никакая Правда [59] и неправда тебя не спасёт. А если до моей нави дойдёт, то есть кому спросить!

Я мысленно вздрогнул. Если до нави дойдёт, не посчитаются, что мальчишка. Закон кровной мести позволяет родне убитой рассчитаться за смерть смертью. А если не убьют, то потребуют уплаты.

По закону вира [60] за убийство ключника самая высокая – восемьдесят гривен серебра. Полувирье платят за увечье, в два раза меньше виры, в сорок гривен, но для меня – наказание немыслимое и огромная неустойка. За сорок гривен можно купить: стадо коров, табун лошадей, хорошую деревню с домами, амбарами, наделами и жителями, пять лодьей морских или челнов без счёту! Мне никогда не выплатить такого долга, даже если пойти в рабство до конца жизни.

Индра положила на стол огромную ручищу. Такой дланью хорошо тыквы разбивать или орехи греческие колоть. Ключница пожевала губу и спрятала бородавку в рот. Богато расшитая жемчугом кичка съехала на правую сторону лба, но глаза сверкали так грозно, будто дыру прожигали.

Я плюнул на ладонь и протянул Индре:

– Я согласен. Плюй на руку.

Индра плюнула резко, по-мужски, и протянула свою:

– Когда начнём?

– Нынче и начнём.

Я трижды дунул на сцепленные руки, откинул со лба тёмную прядь, и сразу облик мой изменился. Власты посветлели, будто покрылись золотой канителью, с зениц спала чёрная пелена, и они выцветелись синим, словно лазоревые камни в подземном царстве.

Индра охнула, выдернула руку. На ладони расплывалось красное пятно. От испуга ключница открыла рот, и бородавка выпала, закачалась в такт моим словам: