Мертвецы тоже люди

– Кто это, боярин Собота?

– Принц Оробас – предводитель небесного воинства. – Я впервые заговорил с Андреем и не упустил возможность как следует напугать князя.

Андрей побледнел:

– Так… вроде Архистратиг… Архангел Михаил – предводитель небесного воинства.

– Михаил – с одной стороны, а Оробас – с другой.

Теперь Андрей побледнел как полотно, но всё же спросил:

– А как Бессмертный вызвал Оробаса?

– Известно как – заклинанием из древней книги, самим царём Соломоном написанной.

– А почему принц на коне, а конь – хромой?

– Говорят, что Архистратиг Михаил так быстро скинул опального ангела вниз с небеси вместе с конём, что, когда Оробас упал на землю, сломал ногу и он, и конь. С тех пор оба хромают…

Князь удивлённо посмотрел на меня:

– Оба?

Я кивнул:

– Принц Оробас твоего царевича хорошо обучит. Но ты бы не о нём беспокоился, а о другом учителе, что после Оробаса будет… об Ермие.

Князь искоса посмотрел в сторону старца-друида с дубовым венком на голове и деревянным, искусно вырезанным кельтским крестом на груди:

– Он вроде из друидов?

– Да, из кельтов… их много при твоей бабке Гите [107], жене Володимира, на Русь пришло. Считай, те же волхвы, что и наши. Ермий царевичу все велесовы метки за одно лето поставит. Уж поверь… по себе знаю… Говорят, в юности Ермий убил единорога и на родине имя носил Эмайн Аблох… Аблох – аблеко… [108] не понимаешь?

Андрей не понял.

Я объяснил:

– По-русски с кельтского: аблох – аблеко – яблоко, эмайн – имение… вместе – яблоневое имение. Не понятно?

– Нет.

– Яблоневое имение – легендарная страна с молодильными яблоками, страна Вечной молодости. Ермий знает, где она – Эмайн Аблох, где молодильные яблоки растут – над временем он властен, понимаешь?

Князь Андрей сглотнул и кивнул головой:

– Теперь понимаю…

Бессмертный тем временем отвечал Оробасу:

– Воспитанник у тебя новый появился, мой принц. Чай, лет двадцать, как не было новичков? Отдаю тебе царевича. Научи его владеть мечом и копьём. Приглядывай, не обижай, но и не балуй. Через два лета вернёшь мальчишку.

– Ишь ты какой… – присвистнул Оробас, глядя на мальчика. – Он что же, из сидов? [109]

– Нет, из русичей.

– Пригожий, что твой Инкуб. Как звать?

– Так Инкубом и зови, мой принц, – ответил за царевича Бессмертный. – И хорошо бы, чтобы мальчик не помнил ничего, что было с ним до сего дня.

– Как прикажешь, царь Нави, – поклонился Бессмертному Оробас, схватил царевича за ворот, перекинул поперёк седла и тут же исчез вместе с хромоногим конём в зеркале.

Князь Андрей стоит ни жив ни мёртв. На лице тёмная паутина страха, лицо угрюмое. Когда спустя минуту Андрей в себя пришёл, спрашивает Бессмертного:

– Как мне узнать, что с царевичем Иваном происходит? Сам мне напишешь али кто сообщать станет…

– Вот боярин Собота и станет сообщать, – Бессмертный подмигнул мне.

– Уж я ничего не упущу, княже, – поклонился я князю Андрею. – Каждый месяц буду писать, а то и сам лично приеду.

* * *

Собота подбросил хворосту в костёр и посмотрел на меня из-под густых бровей:

– Разве не интересно то, что я сейчас рассказал тебе, царевна?

«Интересно, аркуда».

«Зря ты рассказал.

Зря.

Зряя-а-а-а».

Глава 22

«Сонное зимнее утро поднималось над степью. Обычно томительно-длинное утреннее время нравилось мне, но не сегодня. Сквозь щель в пологе шатра по ногам сквозило мертвенно-белым снегом. Руки, скованные цепью, похолодели – кровь отлила вниз, и теперь я почти не чувствовала их.

«Так недолго и богу душу отдать», – подумала я, наблюдая за Соботой.

Собота замолчал и теперь смотрел на меня внимательно, не отводя взгляда.

О чём он думал, я понять не могла: на голове боярина блестел замкнутый серебряный обруч, защищавший его от способности волхвов – читать мысли. Но взгляд Стыряты не сулил ничего хорошего.

Собота встал с япончицы, подошёл и, нагнувшись, снял с меня сапожки. В молчании он связал босые ноги верёвками, привязывая к столбам.

Я вдруг отчётливо вспомнила, как профессор Этернель объяснял мне технику раздельной концентрации Живы, когда нужно замедлить транс и впасть в анабиоз.

Собота тем временем стянул с себя грязную полотняную рубаху в пятнах конской крови и стал шумно мыться, поливая себя из кожаного ведра, подвешенного у входа. На спине, груди, руках пестрели лесенки велесовых меток. Сколько же их всего?

– Много, – словно прочитал мои мысли Собота, – во имя царя Навьего я совершил немало подвигов. Вот только последней метки нет у меня – на лице. Метки за спасённую любовь… её, как ты теперь понимаешь, и быть не может. И твой благоверный Инкуб её тоже не получит…

– Зачем я тебе нужна, Собота?