Мертвецы тоже люди

«Я сразу, ещё в поезде, поняла, что ты мой суженый, мой Иван-царевич! Как только ты обратился ко мне! И помощь предложил! И «Сулико» спел! Я полюбила тебя сразу! На всю жизнь! Ради тебя вернулась! Просто поверить не могла! Люблю тебя, сокол ясный!»

Иван взволнованно произнёс:

– Хочу услышать это… Скажи вслух… – голос охрип. Я видела, как потемнели его глаза и затрепетали ресницы. Руки легли на бёдра, мяли подол. Губы прижали пульсирующую жилку на шее и жаркое дыхание обожгло кожу.

– Люблю тебя, – прошептала я страстно.

– Ты не пожалеешь, царевна. Я ради твоей любви жизни не пожалею… горы с места сдвину… – он жарко целовал меня, прижимаясь крепче, распаляясь любовным пылом.

– Как же ты не сжёг меня в первую ночь, Ар-гиз?

– Разве не сжёг? Ты пылала в любви! Надеюсь, Инкуб соблазнит нас сегодня ночью! – Руки у него дрожали от нетерпения. – Поцелуй же меня! – Иван притянул меня к себе. Голос, низкий, рокочущий, стал похож на рычание зверя:

– Я больше не выдержу без твоих поцелуев!

«Прилука ма… зазноба… искони досталась ты мне… Азъ есмь моуж тебе, и ты есмь ма жена…»

Иван поймал губами губы, настойчиво и жадно, требуя ответа. Если бы кто-нибудь открыл дверь на террасу, то увидел сцену непристойную и звериную.

«Услада ма… Азъ бесъсытенъ тобою, ладо…»

«Люблю тебя, Иван!»

«И кънязь любитъ тя, зело-де любитъ…»

Я не помню, сколько времени прошло. Несколько часов, наверное. Только звёзды на небе стали светлеть, и первая птица робко пискнула в густой кроне каштана. Я проснулась резко, как от толчка, и лежала в объятиях Ивана. Он широко раскинулся на ротанговом диване, грудь размеренно поднималась и опускалась, одна рука свободно свешивалась, почти касаясь пола. Другая обнимала меня. Волосы у него почему-то снова стали чёрными, так что теперь без сомнения, рядом был Инкуб. Почувствовав мой взгляд, он приоткрыл глаза:

– Как спала, княгинюшка? – Инкуб ласково обнял меня и поцеловал в лобик, как маленькую.

– Никак не могу привыкнуть к твоим обращениям, – я кивнула на почерневшие волосы.

– Ты же Инкуба больше любишь, чем Ивана? Скажи, каким я больше нравлюсь тебе, таким и останусь. – Он притянул меня к себе. – Всё в порядке, любимая?

– Всё отлично.

Мне не хотелось говорить, что мне снова приснился сон. На этот раз настоящий кошмар.

– Я же вижу, что что-то не так. Скажи мне, – настаивал Инкуб.

– Сон приснился, плохой. Очень плохой.

Инкуб вздохнул:

– Расскажешь? О чём он?

– О нас. Ты убиваешь меня во сне.

– Вот как? – Инкуб жарко навалился на меня, горячие поцелуи обожгли шею.

– Разлучить нас хотят, Иванушка! – всхлипнула я.

– Уже не получится… Мы теперь вместе навсегда, до гробовой доски. Забудь сон, меня вспоминай!

– Я очень боюсь! Я не хочу быть лягушкой! Не хочу!

Инкуб сел на диване и серьёзно произнёс:

– Ну а если это единственный путь к свободе, Василиса! Если нельзя по-другому? За свободу надо платить…

– Значит, это правда? И ты убьёшь меня?

Инкуб сдвинул тёмные брови:

– Я готов ко всему, а ты? Думаешь, мне легко?

– Убьёшь, – сказала я убеждённо.

– Забудь! – Инкуб встал и вытряхнул из кармана брюк пачку сигарет, отбросил, подошёл и поцеловал в губы.

Легко сказать: «Забудь»! Я как наяву помню зал заседаний суда в Тбилиси и Вано… Сон. Как явь. И голос садовника Чура рассказывал:

«Иван ничего не понимал.

Он помнил зал заседаний суда, судебного обвинителя – светловолосую, голубоглазую женщину. Помнил, как в наручниках привели его в суд и как зверя посадили в клетку.

Небольшой зал суда был забит битком. На жёстких стульях сидели родственники Василисы. Тётя Макоша в чёрном платье утирала батистовым платочком глаза, ятровки шмыгали красными носами, мужчины с чёрными, траурными повязками на рукавах хмуро смотрели перед собой.

Где-то в углу в последнем ряду сидел Афоня, не глядя, не поднимая глаз на Ивана.

– Встать, суд идет! – громко объявил государственный обвинитель, и толпа поднялась разом.

Наступила тишина. Судья в чёрной широкой мантии подошёл к высокому столу на постаменте, строго взглянул на собравшихся и положил перед собой увесистую папку с уголовным делом.

Судья говорил быстро, почти не делая паузы между словами:

– Здравствуйте… садитесь, пожалуйста. Я вижу – здесь пресса снимает. Прошу вас, господа журналисты, по залу во время заседания не ходить. Снимаете до перерыва. Только когда начнётся перерыв, можно выходить. Это всем понятно? Слово предоставляется государственному обвинителю Кобаладзе Ольге Андреевне. Пожалуйста, прошу вас.

Из-за стола справа поднялась худенькая, строгая женщина. Она заметно волновалась. Коротко взглянула на Вано и тут же отвела глаза. Она взяла со стола лист бумаги и стала читать: