– Представь, очень нужна. Как приманка. Ты – блесна, наживка, на которую клюнет твой ненаглядный. Этому зверю ничто не дорого на свете, кроме тебя. За тобой, царевна, наш царевич пройдёт огонь и воду, и медные трубы, тридцать три пары сапог железных истопчет, тридцать три коня загонит, а отыщет тебя, живую или мёртвую… Инкуб заявится отомстить, а я буду ждать. Я хорошо подготовился. Даже корзину сплёл своими руками – для его головы. Пошлю подарочек Марье Моревне – она обрадуется: кроме Инкуба Острого никто Бессмертного из полона не освободит!
– Какого полона? – не поняла я.
– Вечного! Я же говорю: хорошо подготовился!
Собота обтёрся полотенцем, натянул свежую сорочку, застегнул на крючки шёлковый зипун, сверху надел боярский кафтан с высоким, расшитым золотом и жемчугом козырем.
Я пыталась выиграть время – мне необходимо было войти в Брань, чтобы замедлить жизненные соки и обрести силу для выживания. Я никогда не делала этого раньше в условиях опасных для жизни. Одно дело – войти в Брань и произнести бранное слово в тишине светлой горницы или на цветущем лугу, другое дело – привязанной к столбу, на холоде, когда зуб на зуб не попадает, и враг перед тобой волен и опасен.
– Пора прощаться, царевна. – Собота приставил кинжал к груди и распорол лоскут адамаста.
Парчовое платье, сшитое вручную, разъехалось по швам.
– Вообще-то я не сторонник насилия над девами. Ты всё ещё девица? Инкуб не успел сделать тебе ублюдка? – Собота хохотнул. – Так может, у меня лучше получится?
Кинжал располосовал платье, и Собота отбросил его на землю.
Он уставился на мою обнажённую грудь и вцепился в неё руками.
– Хороша! Твой князь так берёг тебя, так нежил… всё ждал, пока ты сама ему на шею бросишься…
Я плюнула в лицо предателю:
– Инкуб разрубит тебя на куски и разметает по полю!
Собота вытер губы и наотмашь ударил меня по лицу.
Собота бил, пинал ногами. Теряя сознание, я чувствовала, как он раздвигает мне ноги и хватает железными пальцами за ягодицы.
–
Собота отпрянул как ошпаренный.
– Ах ты, ведьма! Ведунья проклятая!
Под грудью я почувствовала острое прикосновение кинжала. Как шёпот долетели последние слова Соботы:
– Теперь князь Инкуб Острый придёт ко мне! Шатёр хорошо заметен издалека… Он обязательно увидит тебя в последний раз, царевна».
Я смотрела на Вано, а он на меня. Тонкий шрам на правой щеке сверкнул белой ниточкой при свете очага. Глаза Вано в полумраке казались бездонными, а волосы, падающие вороными перьями… как у Инкуба…
Я видела, как он сжал руки в кулаки, пытаясь обуздать свою силу. Он сглотнул, провёл ладонью по лбу, и дыхание стало ровным, спокойным.
– О чём ты задумалась, ладо? – Вано взял меня за руки, нежно поцеловал запястья, в тех местах, где остались побелевшие шрамы от цепи Соботы.
– Да… так, вспомнила одного подлеца.
– Забудь о нём… любимая… Он давно истлел в Диком поле… его кости разметал вороной конь. – Вано обнял меня: ладонь скользнула под грудью, где след от ножа всё ещё пламенел в непогоду и отзывался тупой болью. – Невозможно лишить чистоты то, что чисто и свято по природе своей… что бы он ни сделал… для меня ты всегда самая желанная…
– Откуда ты знаешь… про Дикое поле?
– Мне ли не знать…
Что-то знакомое почудилось и в ответе, и во взгляде, и в усмешке одними уголками рта.
От нежных прикосновений мне стало легче. Я прижалась щекой к горячей груди.
– Я давно хотела спросить, Иван… Эти метки – велесовы?
– Велесовы, верно.
– Но их же получают только волхвы? Так ты… волхв?
– Совершенно верно.
– Откуда у тебя этот шрам на щеке?
– Засмотрелся… на царевну. – Вано смотрел на меня пристально из-под чёрных ресниц.
– Чем же так можно ударить?
– Кинжалом.
Я изумлённо уставилась на Вано.
А вслух он почти повторил слова Инкуба в ту роковую ночь в Старом Капеве:
– Василиса Михайловна, у вас есть потрясающая способность плутать среди трёх сосен, – Вано тяжело вздохнул.
И тут всё сошлось! И медальон, и луна в окне, и знакомый насмешливый голос, и ровные лесенки велесовых меток на руках!
– Кто бы ты ни был… Аргиз! Иван-царевич! Инкуб Острый! Значит, ты всё-таки нашёл
Иван сдержанно улыбнулся:
– Чем только не пожертвуешь ради демонической любви к красотке.
– Ах ты… волчья сыть, травяной мешок! Ты и розу нашёл!
Я бросилась на шею Ивану. Иван засмеялся и закружил меня по комнате.
Я, задыхаясь, смотрела в его глаза.