Мертвецы тоже люди

– Эй! Э-э-э-эй! Кто-нибудь! – крикнула я в сторону «Скорой», но в машине, похоже, никого не было.

«Надо выбираться!»

Боковые двери пропилеи, распахнутые настежь, открывали вход в потерны – длинные сводчатые коридоры, наподобие винных погребов, уходящие в темноту.

Пропилеи, стены и потерны выглядели, как и надлежало выглядеть старинным сооружениям – величественно и несколько потрёпанно. В стенах, поросших мхом, вьюном-граммофончиком и мышиным горошком, кое-где выпали и рассыпались в пыль камни. Но внутри пропилеи всё было в целости-сохранности: петли в воротах и дверях смазаны, потолок побелен, стены оштукатурены, решётки покрашены, в мраморных вазонах высажены вьющиеся розы, заботливо присыпанные на зиму мульчёй у корней.

От кирпичных сводов потерн веяло подвальным холодом и сухим, неподвижным воздухом.

– Куда идти, направо или налево?

Эхо несколько раз повторило: «Налево! налево!»

И я пошла налево.

У входа в потерны горел факел. Он чуть потрескивал и дымно чадил. Никогда не держала факела в руках, но вспомнив, как это делают в фильмах, я вынула факел из основания в стене.

В круге света краснели кирпичи свода и стен, чистые, без паутины, и я немного успокоилась – значит, потернами постоянно пользуются и следят за помещением.

Я быстро пошла вперёд.

Впереди мелькнул слабый свет, он вспыхнул сильнее и ярче, и я прибавила шагу. Почти бегом добралась до освещённого места. Здесь сходились в одно три ответвления потерн. Сверху яркий дневной свет освещал их через небольшое круглое отверстие в потолке. Снаружи отверстие было закрыто решёткой.

Я не знала, по которой из потерн мне нужно идти, поэтому решила вернуться назад. Но развернувшись, увидела ещё три потерны и теперь совершенно не представляла, из какой я вышла – все три были выложены одинаковым узким глянцевым кирпичом, потемневшим от времени.

Теперь я действительно испугалась. Я стояла в круге света, а со всех сторон надвигался мрак, холодный и безжизненный, полный мерзких звуков и шуршания крыс.

«И поделом тебе!»

Про себя я не стеснялась в выражениях.

«Дурёха наивная! Никто тебя не найдёт! Ты навсегда останешься гнить в этом древнегреческом лабиринте! И всё из-за жадности!»

– Господи! – вслух взмолилась я. И эхо гулко ответило мне во всех коридорах разом.

Когда эхо стихло, ко мне вернулась способность соображать.

«Только не кричать! И не говорить! Даже не шептать! Так меня никто не найдёт!»

«Нужно мыслить логически… Факел у входа кто-то повесил… в потернах чисто… значит, ими пользуются. Вопрос, как часто? Если раз в неделю – то плохи мои дела, если реже – то хуже некуда… а если каждый день?»

«Стоять и ждать? Нет, ждать я не стану. Нужно довериться своему чувству…»

Я замерла, прислушалась. Откуда-то издалека, снаружи, где солнечно-лимонный воздух растворялся и плыл в верхушках тёмных елей, прилетел и коснулся лица слабый сквозняк, послышалось лошадиное фырканье и топот звонких копыт.

«Хорошая лошадка!»

Я устремилась в недра центрального коридора вслед за неизвестным спасителем. Через минуту показался белый свет в конце потерны – яркий факел освещал выход из тоннеля.

Вырвавшись из потерны на дневной свет, я зажмурилась и стояла так, пошатываясь, некоторое время, привыкая к дневному свету и чистому воздуху. Ну и страху я натерпелась!

– Э-э-э-эй!!! Как там тебя… коняга! Спасибо! – крикнула я в чёрное жерло потерны.

* * *

Выход из потерны прятался в густых кустах бузины. Сквозь плетень из тонких веток я увидела большой особняк времён Александра II. За ним поднимались сторожевые башни средневекового русского кремля.

Сложенный из серого камня, кремль врастал в скальную породу так же молчаливо и монументально, как еловый бор, оседлавший песчаный берег небольшого лесного озера под стенами. Дранка на башнях потемнела от времени, но каменные ступени, идущие наверх к зубцам, светились новой побелкой. Зубцы с человеческий рост стояли плотно, ровно. Из прорезей между ними свешивались флагштоки с треугольными полотнищами флагов. Вероятно, сверху открывался отличный вид на округу и жёлтые лоскуты полей.

Я огляделась. Справа длинная туевая аллея убегала вниз с холма далеко в парк. В отдалении за каменной кладкой вытекала из леса блестящая на солнце, жёлтая лента грунтовой дороги. Перед лесом светлели одинокие берёзы, под железными листами кровли стоял небольшой сельский навес с цилиндрами сухого сена, факелы осин вспыхивали яркими свечками на фоне тёмного леса.