Мертвецы тоже люди

Чувство, когда человек после долгой разлуки приходит к дому и узнаёт знакомые места, – известно всем. Невозможно перепутать и не узнать по ощущениям то, что в крови каждого из нас. Мне казалось, что каждая травинка, веточка, каждый камушек знакомы мне, всё здесь отзывается и ложится на сердце сладкой печалью и радостью! Я вдыхала терпкий запах высоких и костлявых, как спины старух, сосен, окружённых кукушкиными лугами. Мне хотелось лечь на землю, прижаться к ней ухом и слушать затухающее журчание берёзового сока, уходящего в недра. Там далеко, за лукой моря, чайки гонят прохладный ветер, и он широко веет в спокойном небе. Сердце говорило одно…

Но в том-то и дело – это место я видела впервые!

От гравийной площадки, на которой я припарковалась, вверх, к беломраморным пропилеям [29] о четырёх колоннах, поднималась высокая каменная лестница. Кованые ворота в центре распахнуты настежь. Портик над пропилеями, увитый цветущими, желтоватыми розами, устремлял вверх стройные ряды колонн.

Передо мной раскинулся Вавилон! Нет! Парфенон, Акрополь!

На верхних ступенях лестницы стояли широкие и удобные мраморные скамьи, должно быть, очень приятные для отдыха в летнюю жару. Позади них уходил в глубину портик, поддерживающий архитрав с изображением некоего божества и лежащих у его ног двух львов. В противоположной стене, украшенной барельефами с рунами и мифическими сюжетами, находилась высокая дубовая дверь, наглухо закрытая.

«О боги!»

Моя машина не была единственной на парковке. Поодаль справа от лестницы стояла карета «Скорой помощи».

Мысль, что я не одна, подействовала ободряюще, и ноги в резиновых ботах храбро ступили на потускневший от времени мрамор.

Поднявшись на верхнюю ступеньку, я вошла под крышу пропилеи. Над дверью лаконичным латинским шрифтом было начертано:

Viridem quercum in litore maris [30].

«Ви-ри-дем квэркум ин ли-то-рэ марис… Латынь, кажется».

Я посмотрела наверх, на потолок портика. Он был так высок, что я рискнула вывихнуть шею, рассматривая потолочную роспись.

– Ух ты! – восхитилась я вслух, и эхо, отколовшись от потолка, повторило мои слова.

– Ух ты! Жаль, не знаю языка… Если предположить, что здесь прямой порядок слов… значит, «виридем квэркум» существительное? Ин литорэ марис… «Ин» или «ан»… это значит «в», «на» или «у». Литорэ? Что бы это значило? Марис? Это, наверное, «море» или «морской». А что бывает морским? Ветер? Или берег? «Литорэ»… допустим – «берег». Получается «виридем квэркум» – на морском берегу…»

Эхо вторило мне, повторяя слова.

– «Квэркум»… непонятно! Похоже на слово «сквер»! А «виридем»? Может, это что-то связанное с «вер»? От французского «вер» – «зелёный». Значит, написано: «зелёный сквер на морском берегу». Сквер на берегу? Странно, но вполне правдоподобно… Парк здесь, что ли? На морском берегу? И где же оно само – море?»

И тут я застыла с открытым ртом. В небольшое, на уровне глаз отверстие в двери я увидела огромный дуб.

Дуб врастал в землю на аккуратно подстриженной лужайке и выделялся среди капризной осенней желтизны сочным и изумрудным цветом листвы. Тысячелетний необъятный ствол, скрученный мощной спиралью, исчезал в густой зелёной кроне на высоте трёхэтажного дома. Дуб был настолько огромным, что полностью загораживал кроной фасад дворца за ним.

Мне представились хороводы девушек в кокошниках и старцы с гуслями у подножия – у такого сакрально-могучего дерева непременно должны были происходить древние обряды и служения!

«У Лукоморья дуб зелёный…»

– «Виридем квэркум»! Это же… зелёный дуб! Лукоморье – это «морской берег»! Вот это да! «Виридем квэркум ин литорэ марис»! Зелёный дуб у морского берега! У Лукоморья!

Эхо радовалось вместе со мной.

«Однако хозяин поместья – большой шутник!»

– Что там дальше у Пушкина… «У Лукоморья дуб зелёный… Златая цепь на дубе том…» – я вглядывалась в густую листву, надеясь увидеть цепь из золота, но там, конечно, никакой цепи не было.

«Шутник!»

Некоторое время я разглядывала могучее древо и небольшой участок газона, попавший в ракурс отверстия. Вокруг ни души, в «Скорой» тишина, и ворота закрылись за мной, как по волшебству.

«Шутник!»

Я оказалась запертой в пропилеях между двумя рядами кованых решёток. Я подошла к воротам и прижалась грудью к чугунному литью. По обе стороны от пропилеи стояла высокая крепостная стена, украшенная пилястрами. С одной стороны она изгибалась и уходила по склону вниз, а с другой – наоборот, поднималась и скрывалась в глухом бору. Я невольно загляделась на монолит крепостных стен, не уступавших по мощи и высоте Великой китайской стене.