Мертвецы тоже люди

– Посмотрите, какой летник! Подбит куницей. Его надевают сверху на сарафан, и рукава свешиваются до пола… или их завязывают за спиной для удобства.

– Что это, аксамит или парча? – прошептала я.

– Летник из кожи… очень тонкой выделки. Хочу отметить, что это натуральный цвет земноводного.

– Какого земноводного?

– Очень редкого…

– Волшебного! – Я дотронулась до рукава, и тонкая ткань засверкала, как калейдоскоп. – Какой же волшебник создал такую красоту!

– Есть у меня одна искусница… Шьёт наряды только из эксклюзивных тканей. К этому платью отлично подойдут изумруды. Мне нравятся индийские, они крупнее и ярче. Взгляните на эти… как раз в цвет ваших глаз.

В небольшой витрине на чёрном бархате сверкали золотые украшения с изумрудами: ожерелье, серьги, кольцо, браслет… и корона.

Профессор открыл стеклянную крышку, взял корону и надел на меня:

– Посмотрите.

– Вы искуситель, – только и смогла я пролепетать, глядя на себя в зеркало.

– Я забыл предупредить, дитя моё… – небрежно промолвил Этернель. – К обеду и ужину у нас принято переодеваться в древнерусские костюмы. Вы обязаны надевать платья и драгоценности. Здесь всё вашего размера, но если что-то не подойдёт, вам стоит только сказать…

– Но я не могу… Я не могу это надеть! – очнулась я наконец.

– Можете, – спокойно возразил профессор, – представьте, что берёте платья напрокат. Это тоже часть вашей работы.

– Но… почему? Почему вы так щедры со мной, Орэт Дёнуарович? Не слишком ли много для бедной сиделки?

– Вы правы, для сиделки это много, но слишком мало для моей… – Этернель взглянул на меня своим странным, рысьим взглядом и вдруг дёрнул подбородком.

Я испугалась, что сейчас старику снова станет плохо, бросилась к нему и, подставив плечо, ухватила его за пояс.

– Господи! Держитесь за меня! Эй, кто-нибудь!

Профессор глубоко вздохнул и посмотрел на меня сверху вниз:

– Представьте, что это каприз умирающего старика-миллионера. Что плохого в том, что вы нарядно оденетесь? На Руси испокон веков за смотрины денег не берут…

Как во сне пролетел день, наступил вечер.

Я стояла в гардеробной и в растерянности смотрела на шеренги платьев. Профессор отправил меня переодеться к ужину.

«Господи, сколько же здесь всего! У меня за всю жизнь было меньше одежды… включая младенческие ползунки и слюнявчики!»

Взгляд остановился на манекене. Несколько минут я боролась с искушением, но всё же подошла и сняла зелёное платье. Простого покроя, приталенное – оно идеально село по фигуре, будто портниха лично снимала с меня мерки. Сверху я накинула летник и застегнула крючок на талии.

«Какой чудесный крой! Так стройнит!»

Я надела изумрудные украшения, туфельки с изумрудными пряжками, взглянула в высокое напольное зеркало и зажмурилась.

В отражении стояла царевна из русских народных сказок. Зелёные глаза загадочно мерцали, а изумруды переливались травяными оттенками на груди, на лбу, манили прикоснуться к белоснежным перстам и розовым ланитам, к гладким льняным волосам, пахнущим мёдом и полевыми травами.

Я и сама не подозревала, что так красива.

«Кто я? Хозяйка Медной горы или Царевна-лебедь?»

От восхищения во рту пересохло.

«Такое носят только царевны!»

Я вертелась перед зеркалом, пока звон часов не вывел меня из приступа нарциссизма.

Очнувшись, выбежала из спальни и быстро спустилась по лестнице.

Внизу уже ждал облачённый во фрак профессор Этернель.

– Платье вам очень к лицу, – похвалил он и подставил мне руку.

Я смутилась:

– Слишком роскошно для меня.

– Вы – сама драгоценность, дитя моё. Это вы украшаете платье, а не платье вас, Василиса… вы позволите мне вас так называть?

– К-конечно, Орэт Дёнуарович.

Мы сидели за столом в малом обеденном зале. Высокие канделябры шеренгой выстроились на столе. Потрескивали свечи. Лакеи, тихие и незаметные, бесплотными тенями выплывали из-за бархатных занавесей и подносили изысканные, но незнакомые блюда. На балконе играл квартет. Музыканты с печальными лицами тихо водили смычками по струнам.

– Попробуйте алиго а-ля нусинуаз или бёф а-ля фисель с каштанами бризоле. Это очень вкусно, – улыбался профессор Этернель с противоположного края стола.

Я, страшась названий, робко кивнула.

Напрасный страх. Алиго оказалось картофельным пюре с сыром, а бёф а-ля фисель – говяжьим филе.

Профессор рассказывал что-то забавное о знаменитостях, бывавших в его доме, ел очень мало, запивая еду вином из высокого фужера.

Я тоже выпила немного для храбрости и, когда лакей подливал вина в мой бокал, успела прочесть надпись.

«Мерло… Тысяча восемьсот девяносто пятого года… Вину сто лет?»