Мёртвое

Кэти невесело ухмыльнулась, пристально глядя на него, и он слегка напрягся. Такой взгляд мог быть подсмотрен только в одном месте – и если она воспроизводила его столь хорошо, скорее всего, даже не осознавая должным образом, значит, через многое прошла. Что за доктора подолгу таращились на тебя вот так вот, Кэти? И по какой причине?

– Правильнее сказать, Джейкоб, это будет аналитическое сравнение развития вашей карьеры с работами вашего отца.

Миленько.

– Я предпочитаю не обсуждать своего отца, – сказал он.

– Да, я знаю. – Она ответила с нажимом, но без издевки. У Кэти явно был склонный к конфронтации характер, но такой, который никогда бы не довел ее до драки, – необычная смесь любопытства и задора. Джейкоб сказал ей:

– С тех пор как мне исполнилось восемнадцать, было опубликовано целых пять книг, в которых подробно описываются коллизии моей работы через призму произошедшего с моим отцом. Три из них были написаны Робертом Вейкли.

– Это были книги, в которых произведения рассматривались с совершенно безличной точки зрения, с целью нажиться на трагедии прошлого, а не изучить ваш подход к письму. В ваших аллюзиях и сюжетах кроется гораздо больше – особенно если принять во внимание ваш возраст. Они все заблуждались на ваш счет, те писатели. Никто не уловил знаки.

О да. Знаки, кровавые отметины, знамения.

– И что же это за знаки? – не удержался Джейкоб от вопроса.

Кэти не имела возможности смолчать в этом моменте; как бы она ни старалась, она не могла остановиться теперь, когда начало было положено. «Исчезновение», «Распятие», «Капли на стекле», «Хирургия когтя», «Грехи сыновей» – каждое новое название занимало определенное место в линейной саге Омута; незыблемые (совсем как неизменно сухая кожа ее деда) слова слагали один лейтмотив, воспроизводимый вновь и вновь.

Она достала из сумочки магнитофон с микрокассетой и включила его, не спрашивая его разрешения. Она могла представить, как он одним плавным движением протягивает руку и разбивает аппарат кулаком, берет ее за горло, кричит ей в лицо… но он ничего не сделал. Кэти смотрела Джейкобу в глаза, и это был очень удовлетворительный опыт – как если бы наконец при личной встрече с Германом Роршахом появилась возможность спросить, что за смысл по-настоящему заложен во все те пятна в его психологических тестах. Что он сам видел? Это ведь и есть самый правильный ответ.

Никто не заметил, что дождь прекратился, хотя тучи продолжали клубиться высоко в небе. Кэти рассказала ему все, что думала обо всех его историях, и о том, как она сравнила их с произведениями его отца и с его собственным прошлым. Время от времени Лиза давала о себе знать, стеная не то от досады, не то от скуки. Джейкоб молчал, поглядывая иногда на портрет капитана Тадеуша, словно прося у предка совета. Закончив свою вступительную речь, Кэти уселась прямо, сжав чашку в руке; монолог отнял у нее почти все дыхание, и она не была уверена, что преподнесла его так, как надо. Оставалось лишь глядеть на Джейкоба, сидящего на краю дивана и подавшегося в ее сторону, и ждать, что он скажет что-нибудь. Ждать, ждать…

Ждать.

Джейкоб встал и подошел к двери, выглянул на крыльцо. Он взглянул на черепаху, чувствуя, как очередное чудовище в водовороте его памяти ненадолго показывает голову над поверхностью.

Он вспомнил, что видел, как Рейчел лежала у реки, широко расставив ноги, пальцами лаская внутреннюю поверхность бедер, шорты и низ от бикини спустив до щиколоток. Опоссум склонил голову, глядя на него, умываясь быстрыми пугливыми движениями лап. От Рейчел шел такой звериный жар, что Джейкоб ощущал его на себе.

Он плюнул на животное, стоя в расплывчатом белом ореоле света, когда мужчина с грубыми чертами лица склонился над Рейчел, тяжело дыша. Из-за кустов, где спрятался Джейкоб, донеслись первые стоны.

Глава 13

Что ж, иногда и такое случается.

Пускаешься в дело, не продумываешь все до конца – и это аукается позже, уже по ходу дела, потому что такие промашки не могут не аукаться.

– Не верю, – сказала Лиза, уминая шеей пахнущие прелью и болотом подушки. – Как такое всегда происходит со мной? Удивительно. Нам будто сказали: «Ну-ка быстренько все по кроватям». Наказали, как шкодливую мелюзгу.

– Да, ты, думаю, права, – отозвалась Кэти со второй кровати в другом конце комнаты. Она села и резким движением руки, как лезвием топора, полоснула сверху вниз, показывая, что дальнейший разговор ни к чему. – Давай пока не будем об этом. Просто поспим. Утро вечера мудренее.

– Легко тебе говорить.

– Да, верно, мне легко говорить.

– Я имею в виду, ты принимаешь все это дерьмо спокойно.

– Нет, ты не права.

– А по-моему – ты.

– И что, черт возьми, будем с этим делать?

– Ничего.

– Ну и хорошо. Может, поспим?