– Но вы же врач. Сами не так давно сказали, что свинина, что говядина, что человеческое мясо – для вас все едино.
– Во-первых, я этого не говорил!..
– Но подразумевали.
– Во-вторых, я не только врач, но к тому же еще и человек! И, что бы вы там ни думали, вид мертвого тела вовсе не доставляет мне удовольствия!
– Что с вами, доктор? Вас ни в чем не обвиняют. Ни в каннибализме, ни в некрофилии. Мы всего лишь попросили вас посмотреть на экран и сопоставить то, что вы видите сейчас, с тем, что видели прежде. Вот и все. Все остальное вы сами придумали, доктор. И, честно говоря, мне странно, откуда у вас такие мысли?.. А, доктор?
Он слишком часто повторяет слово «доктор», подумал Инолиньш. К чему бы это? Хотя какая разница? В конце концов, я действительно доктор. И с этим уже ничего не поделать. Да и надо ли?
Врач молча повернулся к монитору и еще какое-то время всматривался в то, что там происходило. Собственно, там и смотреть-то было не на что, поскольку не происходило ничего. По ту сторону экрана царил мертвый покой. Инолиньшу даже показалось, что он заметил тень улыбки, умиротворенной, а может быть, всепрощающей, на губах трупа в операционной. Но криминалистов ведь не это интересовало?
А что их вообще интересовало?
Они стояли возле Инолиньша – Ржаной едва не касался его плечом – и обсуждали свои проблемы. Открыто, без утайки, без намеков и иносказаний. Как будто рядом никого не было.
– А, собственно, почему экран транслирует съемки контрольных видеокамер?
– Система безопасности переключается на автотрансляцию, если на вызов никто не отвечает.
– То есть, когда посланная доктором Инолиньшем медсестра нажала кнопку вызова, находившимся за дверью патрульным было уже не до нее.
– Конечно. К тому времени уже вовсю шла стрельба.
– Это похоже на случай трехмесячной давности.
– В двадцать седьмой?
– Именно.
– Я бы не сказал, что похоже. В двадцать седьмой патрульные перебили весь персонал и пациентов. А после открыли огонь по прибывшим криминалистам. Поэтому их пришлось ликвидировать. Хотя некоторые общие черты, несомненно, просматриваются…
– Стичкин и Рукер.
– Стичкин погиб, Рукер до сих пор хромает.
– Путь проникновения мемвируса так и не был обнаружен.
– Да. И это, пожалуй, самое непонятное во всей истории с внезапно спрыгнувшими в пасть безумия патрульными.
После четвертого или пятого просмотра определенно и бессмысленно повторяющихся кадров Инолиньш сделал шаг назад и с удрученным видом – исключительно для господ криминалистов – покачал головой.
– Я не вижу ничего, что мог бы назвать необычным. – И, не удержавшись, добавил-таки: – В вашем понимании.
– Хорошо. – Беккер улыбнулся так, будто и не ожидал услышать ничего другого.
Ржаной распахнул дверь в особое отделение:
– Прошу вас, доктор.
– Простите, но я краем уха слышал, что вы говорили о похожем происшествии в двадцать седьмой больнице, имевшем место несколько месяцев тому назад.
Криминалисты непонимающе переглянулись.
– О чем вы, доктор?
– Я хотел спросить…
Инолиньш наклонил голову и сосредоточенно потер пальцами брови. А в самом деле, о чем это он?
– Простите, – натянуто улыбнулся врач. – Я, кажется, переработал сегодня… Замотался…
– Бывает, – с пониманием улыбнулся Беккер. – Надеюсь, доктор, вы все же в состоянии нам помочь?
– Так ведь, доктор? – поддержал напарника Ржаной.
Доктор, доктор, доктор, доктор…
Он ненавидел, не любил, терпеть не мог, когда его называли доктором!
– Да, конечно – с готовностью кивнул Инолиньш. – Все, что в моих силах.
– Большего мы и не просим, доктор.