— В последнее время не за что, — поразмыслив, ответил Катинский, а потом добавил: — На Брюэр-стрит есть лавочка. Там можно достать русский табак. Польский чуингам. Литовский жевательный табак. — Он чиркнул спичкой, поднес огонек к тугой сигаретке, которая на миг полыхнула ярким пламенем, и глубоко затянулся. — Половина покупателей там — бывшие шпионы. Тебя мне не раз описывали. — Он погасил спичку и сунул ее в коробок. — Так что же тебе от меня нужно, Джексон Лэм?
— Поговорить о прошлом, Ники.
— Прошлого больше нет. Или ты не в курсе? Аллею воспоминаний снесли и на ее месте построили молл. Торговый центр.
— Можно вывезти человека из России, — задумчиво сказал Лэм, — но он все равно будет считать себя долбаным трагическим поэтом.
— По-твоему, это смешно, — сказал Катинский, — но еще не так давно все знали только один Молл, аллею, по которой королева гарцевала верхом. А теперь, куда ни глянь, повсюду эти моллы, и в них продают
— По-моему, самым трудным будет заставить тебя заткнуться, — сказал Лэм.
Он подождал, пока Катинский закроет офис, потом спустился следом за ним по лестнице и вышел на улицу. Катинский провел его мимо шести пабов, наконец выбрал какой-то. Переступил порог, огляделся и направился в угол, что означало: либо он здесь впервые, либо надеялся, что Лэм именно это и подумает. Сказал, что хочет красного вина. Лэм, может, и удивился бы такому выбору, но чужие предпочтения его уже давно не удивляли.
У бара Лэм заказал себе двойной виски — потому, что хотел произвести впечатление пьяницы, и потому, что ему хотелось двойного виски. Аллея воспоминаний простиралась в обоих направлениях. Он заслужил выпивку. Виски подали первым, поэтому Лэм в два глотка опустошил стакан и, пока наливали бокал вина, заказал себе еще. Потом принес стаканы за стол.
— Цикады, — сказал Лэм, придвигая вино к Катинскому.
Катинский отреагировал с запозданием. Он взял бокал, покачал его, будто вино было редкостным драгоценным напитком, а не дешевым красным пойлом, и пригубил. Потом спросил:
— Что?
— Цикады. Слово, которое ты назвал на допросе. В Риджентс-Парке.
— Правда?
— Правда. Я видел запись.
— Ну и что? — пожал плечами Катинский. — По-твоему, я помню все, что говорил почти двадцать лет назад? Я всю жизнь стараюсь об этом забыть, Джексон Лэм. А это вообще древняя история. Медведь уснул. Не надо тыкать в него рогатиной.
— Верно подмечено. А тебе паспорт когда надо продлевать?
Катинский устало взглянул на него:
— А, вот оно что. Вам мало выжать из человека все соки досуха. Вам надо еще смолоть его кости в порошок. — В попытке восполнить утраченные соки он отхлебнул еще вина, жадно, как заправский пьяница, так что пришлось утирать рот. — Тебя когда-нибудь допрашивали, Джексон Лэм?
Вопрос был таким глупым, что Лэм не удостоил его ответа.
— Как врага? А со мной именно так и обращались — как с врагом. Хотели знать все, что я когда-нибудь слышал, видел или делал, пока я вообще перестал соображать, хотят они докопаться до причин, по которым меня следует прогнать к чертям, или до причин, по которым меня стоит оставить. Говорю же, выжали все соки, досуха.
— Хочешь сказать, что ты все выдумал?
— Нет, я хочу сказать, что выложил все, до мельчайших подробностей, все полезное, все бесполезное, все то, чего и сам не понимал. Все-все-все, до последней капли. Если ты видел запись, то знаешь столько же, сколько знал я. Наверное, даже больше, потому что я давным-давно забыл больше, чем знал.
— Включая цикад.
— Ну, может, не цикад, — вздохнул Катинский.
В тот миг измерить расстояние между Мином и концом его жизни было невозможно. Водитель фургона врезал по тормозам, чтобы не врезаться в Мина; а Мин, обласканный волной смещенного воздуха, помчался дальше, оставив за собой хаос. В спину ему загудели клаксоны, ну и фиг с ними. На городских дорогах нередки встречи со смертью, и через пару минут обо всем забудут.
А теперь скорость стала для Мина единственной целью и смыслом существования. Ноги работали без усилий, ладони вплавились в руль, дорога исчезала под колесами, и жизнь переполняла его, как текила. Внезапно из груди вырвался странный, какой-то нечеловеческий звук, то ли смех, то ли крик. Пешеходы удивленно уставились в его сторону, и некоторые счастливчики даже заметили, что мимо промчался велосипедист.
Впереди замаячил перекресток Клеркенуэлл-роуд, новые светофоры, пробка, в которой стояли как минимум три черных такси. Мин, обретший бессмертие, перестал жать на педали и покатил к замершим машинам.
«Ну вот, ты их догнал. Может быть. И что теперь?»
Кирилл понимал каждое сказанное слово.
«Конечно понимал. Ну и что?»