Мертвые львы

— А что я мог сделать? Повернул и отвез его в Апшот. А он меня заставил счетчик сбросить и начать по новой, мол, не собирается платить за поездку куда ему не надо. — Кенни Малдун сокрушенно покачал головой, осуждая несправедливый мир, в котором случаются такие возмутительные происшествия. — Ну и понятно, сколько он мне на чай оставил.

Большим и указательным пальцем Ширли изобразила «0», и таксист угрюмо кивнул.

— Ну и как Апшот?

— Да никак. Дыра дырой. Сотня домов и паб.

— Значит, железнодорожной станции там нет.

Малдун посмотрел на нее как на инопланетянку. Хотя, по правде сказать, Ширли уже такой себя и ощущала.

— Так вот, дыра дырой. Ну, там я его и оставил. За двенадцать фунтов по счетчику и за хрен чаевых. Сам удивляюсь, какого черта я в таксисты подался.

Он наколол на вилку последний кусочек сосиски, подобрал им остатки желтка и сунул в рот, всем своим видом показывая, что нашел некоторое утешение в роли, отведенной ему жизнью.

— И больше ты его не видел?

— Я уехал, — сказал Кенни Малдун, — и оглядываться не стал.

В Лондоне правила дорожного движения распространяются по кривой: для автомобилистов они — требование; для таксистов — рекомендация; а для велосипедистов — мелкое неудобство. Мин, не притормаживая, свернул на Сити-роуд, и грузовик, мчащийся на юг, просвистел в целом метре от него, но все равно загудел. Не обращая на него внимания, Мин рванул сквозь стайку туристов на переходе, которые тут же порскнули на безопасный тротуар, только красные рюкзачки замелькали…

На велосипеде, взятом со стоянки у Бродгейт-Сквер, Мин, в шлеме и без пиджака, был надежно замаскирован. Даже если русские выглянут в заднее окно такси, проверить, нет ли за ними слежки, то не отличат его от остальных безумцев на двух колесах.

«Зачем тебе это?»

Я им не доверяю.

«Ты и не должен им доверять. Таковы правила игры».

Как ни странно, голос благоразумия звучал как голос Луизы.

Такси направлялось к круговой развязке на Олд-стрит. Оттуда оно могло скрыться в любом направлении, но сейчас тормозило у светофора метрах в ста впереди. Где вот-вот вспыхнет зеленый. Мин, который изо всех сил крутил педали, отчаянно прибавил ход; обогнул автобус, сбросивший скорость, задел его бок левым локтем и попал в воздушный поток, на миг зависнув в невесомости… Автобус загудел, и вот уже и светофор, потом светофор остался позади, какое-то такси свернуло к обочине в двадцати метрах от него, а проклятый автобус напирал сзади, и Мину пришлось нажать на тормоза, иначе его размазало бы по капоту одного или по бамперу другого. На асфальте остался черный след жженой резины. Мин так крепко сжал зубы, что не узнал их формы.

«Ты это потому, что он на меня так посмотрел?»

Глупости какие. Это потому, что он не хотел, чтобы мы узнали, где они остановились.

«И ты собираешься гнаться за ними на велосипеде?»

Автобус проехал. Мин с усилием, будто норовистую лошадь, заставил велосипед обогнуть припарковавшееся такси и что-то выкрикнул в раскрытое окно таксисту, а потом снова нажал на педали. Ноги превратились в вареные макаронины, велосипед — в пыточный снаряд, а потом вдруг с неслышным щелчком они слились воедино — человек и велосипед, Мин и велосипед, — и плавно вписались в колесо круговой развязки у Олд-стрит со светофором на первой ступице. А дальше, в четырех машинах впереди, виднелось то самое черное такси, и Мин был почти уверен, что две головы на заднем сиденье — это Петр и Кирилл, и ноги его задвигались быстрее, земля уходила из-под колес, а впереди простиралось целых четыреста метров Олд-стрит до первого пешеходного перехода… Странно, но прежде Мин не замечал, сколько препятствий для свободного движения рассыпано по городским улицам. Не успел он обрадоваться своему везению, как такси проскочило на желтый и помчалось к Клеркенуэллу.

«Плохо, когда ведешь себя как мудак, но еще хуже, когда ведешь себя как мудак и все равно возвращаешься с пустыми руками…»

Мин и не подумал сбавлять скорость. Он пронесся среди пешеходов, задел чей-то пакет, из которого на тротуар высыпались яблоки, какие-то банки и упаковки макарон. Кто-то завопил. Такси было далеко впереди, может, это вообще было не то такси, а Луиза-в-голове готовилась к очередному словесному залпу — «Если убьешься, то что это докажет?» — и тут у Мина замерло сердце, потому что слева прямо перед ним возник огромный белый фургон.

Русский открыл ящик письменного стола, достал упаковку папиросной бумаги и пачку табака с темно-коричневой замысловатой надписью. Потом свернул тоненькую самокрутку и спросил Лэма:

— Ты пришел меня убить?

— Я пока об этом не думал, — сказал Лэм. — А тебя есть за что убивать?