Мертвые львы

По велосипедной дорожке Мин подъехал к первому черному такси и украдкой заглянул в салон. Пассажирка разговаривала по мобильнику. Пассажир второго такси сидел ее зеркальным отражением, приложив телефон к противоположному уху. Может, они разговаривали друг с другом. Мин подкатил почти к самому светофору и притормозил вровень с автобусом, может, с тем самым, бок которого чуть раньше задел локтем; между ним и оставшимся черным такси было всего две машины, нетерпеливо ждущие зеленого света. На миг все вокруг затянулось дымкой, потом внезапно прояснилось, и Мин увидел два знакомых затылка. Петр и Кирилл сидели на заднем сиденье и смотрели вперед, не обращая внимания на велосипедистов.

Ну вот, он их догнал. И что теперь?

Ответ он получил сразу же: загорелся зеленый, такси тронулось с места. Мин едва успел заметить первую половину номерного знака — SLR6, — как машина пересекла перекресток и умчалась по Клеркенуэлл-роуд. Вместе с ней умчалось и ощущение, что он может крутить педали целую вечность; вылетело из него, будто китайский бумажный фонарик, который поджигают и запускают в небеса, а потом смотрят, как он сгорает дотла. Каждый вздох шуршал, как спичечная головка на терке. Во рту появился вкус крови — дурной знак. К тому времени, как Мин пересек перекресток, черного такси и след простыл. Заметив, что его обгоняет пешеход, Мин Харпер остановился, по давней традиции велосипедистов показал средний палец машине сзади и выудил мобильник из кармана брюк. Руки у него дрожали. Велосипед упал на тротуар.

— Слушаю.

— У тебя есть концы в «Троке»?

— Спасибо, Мин, у меня все в порядке. А как у тебя дела?

— Тьфу ты, Кэтрин…

— Не знаю насчет концов, но в допотопные времена я проходила курс повышения квалификации в департаменте Связи с одним из администраторов «Трокадеро». Что тебе нужно?

— У меня тут такси, движется в западном направлении по Клеркенуэлл-роуд. Частичный номерной знак…

— Такси?

— Кэт, ну пожалуйста, спроси у них, может, они отследят? — Едва не задохнувшись, он назвал половину номера: SLR6.

— Постараюсь.

Мин сунул мобильник в карман, наклонился и аккуратно блеванул в уличный водосток.

На этот раз Катинский опустошил бокал. Лэм поглядел на свой стакан и обнаружил, что он тоже пуст. Хмыкнул и направился к барной стойке, где две тетки, вероятно напялившие на себя весь свой гардероб, о чем-то перешептывались, а какой-то длинноволосый тип в куртке уличного метельщика изливал свою душу пинте лагера. Лэм повторил заказ. Поставил бокал перед Катинским, который продолжал говорить:

— В Риджентс-Парке мне ясно дали понять, что моя информация устарела. Как будто где-то была распродажа и все, что надо было купить, уже купили. Расскажи нам что-нибудь новенькое, требовали от меня. Расскажи нам что-нибудь новенькое, или мы отправим тебя назад. А я не хотел, чтобы меня отправили назад, Джексон Лэм. — Он щелкнул пальцами, будто в ответ на какой-то рефлекс. — В то время агентов КГБ не любили. И скажу тебе по секрету, нас и до этого не любили. Просто тогда мы утратили положение, при котором нас это не волновало.

— А знаешь, вас и сейчас не любят, — напомнил Лэм.

Катинский пропустил это замечание мимо ушей.

— Но у меня ничего не было, кроме этих обрывочных сведений. Только конторские слухи и сплетни, разумеется, интересные лишь потому, что конторой был московский Центр, но все они, равно как и многое другое, уже были известны от тех, кто забыл больше, чем я когда-либо знал. — Он, будто заговорщик, подался вперед. — Я был шифровальщиком. Но тебе это и так известно.

— Я читал твое резюме. Ничего выдающегося.

Русский пожал плечами:

— Я утешаю себя тем, что прожил дольше своих выдающихся коллег.

— Ты их до смерти заговорил? — Лэм наклонился к нему. — Меня не интересует история твоей жизни, Ники. Меня интересует лишь то, что тебе известно о цикадах и чего ты не рассказал на допросе. А если ты думаешь, что наша беседа затянется за полночь, то предупреждаю: этим бокалом вина бесплатное угощение заканчивается. Понял?

По лицу Николая Катинского скользнуло озадаченное выражение, и он закашлялся. Не здоровым, хорошо знакомым Лэму кашлем для очистки легких, а так, будто что-то пыталось вырваться на свободу из его нутра. Человек послабее бросился бы на помощь, принес воды или вызвал бы «скорую», но Лэм лишь невозмутимо отхлебнул виски, дожидаясь, пока Катинский справится с приступом.

Поскольку ответа на его вопрос не последовало, Лэм сказал:

— И часто с тобой такое?

— Бывает хуже, особенно в сырую погоду, — просипел Катинский. — Иногда я…

— Нет, я к тому, что, если тебя опять накроет, я выйду покурить. — Он выразительно покрутил зажигалкой. — А если я решу, что ты мне тут спектакль устраиваешь, чтобы не отвечать на вопросы, то выволоку и тебя, а там уж применю подручные средства.

Катинский молча смотрел на него секунд двенадцать, потом перевел взгляд на столешницу. Заговорил снова. Голос больше не дрожал.