Мертвые мухи зла

Но мне везет: Анатолий проверяет наши сочинения, написанные накануне. Тема общая: «Я и страна Советов». Моя мысль в этом опусе заключается в том, что сто пятьдесят миллионов «я» и есть «страна Советов».

— Неплохая мысль, Сергей, — поднимает голову учитель. Он впервые меня так называет, и мне приятно. Это означает, что в хорошем смысле он чем-то выделил меня среди остальных.

Начинаю:

— Анатолий Вячеславович, у меня к вам весьма серьезная просьба. Если кто-нибудь, где-нибудь спросит вас о книге, которую вы мне дали, — так вот: вы мне ее никогда не давали и вы не понимаете, о чем идет речь. Я могу просить вас о любезности?

Молчит. Смотрит. Сомнений у меня нет, он выполнит мою просьбу. Он просто колеблется: спросить — в чем дело, или оставить так, как есть?

— Скажи… — начинает медленно. — Это связано… с Леной?

— Прежде всего — с нею. И с еще одним человеком. Это очень важно, иначе я бы не решился обеспокоить вас (хитро — он любит старинные обороты, фигуры. Пусть. Мне ничего не стоит).

— Хорошо. Мое молчание в любых обстоятельствах — поступок нравственный?

— Да.

— Я хотел сказать тебе… Ты много читаешь и уже немало знаешь. Только помни: знания закабаляют. Чем больше знаешь — тем труднее жить. Но тем и легче…

Мы прощаемся. Теперь я знаю, как поступить.

Еду к дому Лены. У нее во дворе типография. Всегда разбросано много бумаги: упаковочной, писчей. Лена вполне могла подобрать любой кусок, запечатать в него Ольгу Форш и прислать мне с нарочным. Этот нарочный, я это помню твердо, был парень лет шестнадцати, блондин с вздернутым носом и ярко-синими глазами. Главная примета: ямочка на подбородке, как у отчима… Пусть ищут…

Все складывается как нельзя лучше. Во дворе (уже смеркается, на меня вряд ли обратят внимание) подбираю хороший кусок упаковочной бумаги, но не с булыги, а из помойки, из глубины. Так надежнее. Вряд ли они станут проверять и сравнивать, ну, да ведь небереженого вертухай, то есть охранник, стережет…

Дома упаковываю, клей — стандартный гуммиарабик, в любом писчебумажном — навалом. На всякий случай беру тюбик и иду на Невский, там нахожу фаянсовую урну около Пассажа и бросаю улику на дно. Все.

Контрразведчик (как бы не преступник?) из меня получится несомненно. Теперь — позвонить. Я это сделаю завтра, перед школой. Литературы завтра нет, остальное… Будет «уважительная» причина пропустить.

А пока — к столу. Ярко светит настольная лампа, вдалеке, над площадью Урицкого синий сумрак и черный силуэт с крестом. Что-то там поделывает капитан Званцев?