Мертвые мухи зла

Путано стал писать Званцев, суетно и загадочно. И в моей душе — тоже мутно и суетно, царапает и мучает все та же мыслишка: Кузовлева и Федорчук — не случайность. Это связано… С кем, с чем… Я боюсь подумать, еще больше — произнести. В шесть утра (смотрел на часы и удивился казалось, еще полночь) поднялся с постели, оделся и тихо-тихо, чтобы — не дай бог — услыхали мать и отчим — выбрался в коридор.

На улице уже морозило вовсю, прохожие — редкие в этот час — шли в надвинутых кепках, с поднятыми воротниками, съежившись, я вдруг подумал, что все они совсем не из песни: «Здравствуй, страна героев!». Зябко, познабливает, но вряд ли от холода. Я ведь иду на Конногвардейский, к Серафиме, которая — по моему глубокому убеждению — и положила в чай милой Зое и не менее милому Геннадию нечто такое, что и привело… При-ве-ло! Это для дяденьки из милиции тайна: «Был у женщины». Мне ведь понятно — у какой. Или: «Кони». Да эти кони у входа в манеж! Рядом с бульваром! А «листья»? Проще пареной репы: листья на деревьях бульвара! И — главное: «пил чай». Да он все, абсолютно все рассказал! И слепому понятно…

Вот он, бульвар. И вот дом Серафимы Петровны. Я вижу окно, сквозь которое узрел шпионящую парочку. Сейчас мы встретимся, я задам вопросы и посмотрим, что станет лепетать Серафима. Что же касается ангелочка Танечки… На одну ногу наступлю, за другую — потяну. Эти удивительные мысли летят в моей возбужденной голове, словно вороны, вспугнутые автобусом. Сейчас, сейчас…

Дверь. Именно та, другой здесь нет. Звоню, дребезжит колокольчик. Звоню еще и еще. Нет ответа. Может быть — Серафима спит? И я что было сил колочу в дверь ногами.

Открывается дверь напротив. Аккуратненький старикашечка в явно женском халате подслеповато щурится:

— Бог с вами, юноша, вы двери сломаете! Между тем…

— Мне нужна Серафима Петровна! — заявляю прокурорским голосом. — И незамедлительно!

— Серафима… Как вы сказали? — В его глазах расплывается недоумение. — Не имею чести… Еще полгода назад в этой квартире жила семья Барбарискиных. Четыре человека. Дед и бабка — мои ровесники — уже на Смоленском. А их дети — брат с сестрой, Боря и Зина, они помоложе, им лет по шестьдесят — они сразу же уехали куда-то в Орск. Квартира эта пуста и ждет новых владельцев. Иногда приходят с ордерами, но там, знаете ли, на первом этаже слесарка, грохот весь день и никто поэтому не берет.

— Но… Серафима Петровна… — лепечу я потерянно. Вот это номер. Вот это да-а… — Мне нужна…

— Какой глупый молодой человек пошел после февраля 17-го года! взрывается он. — Будьте здоровы, молодой человек!

«Так… — бормочу себе под нос. — Так… Они каким-то образом проникли в квартиру. Обосновались. Кузовлева и Гена этот… Федорчук чертов! угрожали их благополучию. Они использовали меня, чтобы уничтожить своих врагов. Я стал участником белогвардейского заговора! Мне — конец! А что будет с отчимом? С мамой? Ну, хорошо… Я сейчас пойду в Большой дом. Я все расскажу. И что? Вскроется история с «Записками Званцева». Всплывет нянька. Это ведь ясно: торчит кончик ниточки, потяни — и размотается весь клубок. Как быть?»

Бреду по бульвару. Я советский человек? Я верю нашей партии, лично товарищу… Я верю в светлое будущее, Мировую революцию? Боже мой, как гнусно, как погано на душе, во рту такой вкус, словно весь день ел какашки из-под кур. Как-то давно, на даче, на той самой, в Мельничном, соседский мальчик подошел ко мне, жуя конфету, и сказал: «Закрой глаза, открой рот!» Я послушно исполнил и… У меня во рту оказалось то самое. Славный мальчик катался по траве, задыхаясь от смеха, а я плевался, не зная, как избавиться от проклятого вкуса.

Неужели Танечка и тетя Сима устроили мне то же самое? Выходит, правы те, кто утверждает: враг пользуется малейшим упущением, малейшей расслабленностью! Тяжкий миг. И не с кем поговорить…

Голосок сзади — такой знакомый, такой…

— Сережа…

Конечно. Кто бы еще явился столь смело, с таким наплевательским блеском в глазах?

— Я понимаю — тебе тяжело… Ты считаешь, что тебя обманули. Вот — я пришла, чтобы все тебе рассказать, — протягивает мятый тетрадный листок.

Мне хочется ударить ее, швырнуть этот листок ей в лицо. Но она еще так мала для подобных сцен. Да и я — тоже. И я читаю: «…ВД. Литейный, дом 4. От Кузовлевой Зои Павловны, проживающей… От Федорчука Геннадия Васильевича, проживающего… Вынуждены сообщить вам…» — поднимаю глаза на Таню:

— Что за бред? «Вам» — с маленькой буквы. Откуда это у тебя?

— Оттуда… — смотрит обиженно. — Не груби. Разберись спокойно. Дочитай.

И я дочитываю. Гена и Зоя сообщают в Большой дом о том, что я, Лена, Таня, Серафима Петровна и моя нянька Ульяна — «звенья одной и той же цепи белогвардейского заговора с целью васстанавливания бывшего не законного царя всея Руся Николая Романова». Ни фига себе…