Таня долго молчала, всматриваясь в мое лицо сквозь нервно прищуренные глаза. Серафима Петровна расставляла чашки на столе — мы собирались пить чай.
— Варенье и сахар — в буфете, — сказал я. — К сожалению, больше ничего нет.
Серафима махнула рукой, чай был нужен для того, чтобы хоть немного отвлечься. Сели за стол, Таня вертела чашку в руках, я видел, что говорить ей не хочется.
— Это тайна, так?
— Нет. Но ты вряд ли поверишь, а доказательств у нас нет.
— Все равно.
— Тогда — слушай…
Странным был ее рассказ. Вера Сергеевна — дочь русских эмигрантов двадцатого года. Родилась в России, в Петербурге, в 1910-м. Окончила немецкую школу, прекрасно говорила, писала, разговаривала по-немецки. Когда ей исполнилось двадцать лет, в 1930-м, примкнула к гитлеровскому движению, стала членом НСДАП. Позже ее пригласили в Главное управление Имперской безопасности — референтом по русским проблемам. Немцы желали знать настроения русских эмигрантов, особенно — военных. В 1935-м Веру подставили Веретенникову, она вышла за него замуж. Гестапо преследовало единственную цель: иметь в среде активных русских монархистов своего надежного человека. Это удалось: у Кирилла Веретенникова от жены (она и в самом деле была у него третья. С первой он разошелся еще в России, вторая оставила его сама, уйдя к ловкому коммерсанту) секретов не было…
— И немцы организовали их приезд в СССР… — проговорил я, мертвея не то от обиды, не то от страха. Таня заметила:
— Я тут ни при чем. — Она настойчиво-раздельно проговорила все три слова, как бы стараясь подчеркнуть свою непричастность. — Немцы поставили задачу: выйти на человека из РОВсоюза — у них имелась информация.
— Ты рассказываешь так, как будто сама всю жизнь прослужила… — убито произнес я.
— Не говори чепухи. Так вот: бурную деятельность — поиск старых связей, друзей — Веретенниковы развили сверх всяких ожиданий. Они были очень неосторожны…
— Они ведь обыкновенные русские люди… — вступила Серафима. — Навыков специальной работы у них не было. Они даже Лену взяли с собой — для убедительности…
— Как же они попали в СССР? — Я переставал верить. Ерунда. Такого просто не может быть.
— Ты сильно удивишься. Мы подходим к главному. РСХА договорилось с НКВД, — сказала Таня.
— Ты… Ты врешь! — заорал я.
— Я говорю правду. Немцы боялись и восстановления монархии, и монархических настроений в СССР. Они считали, что при большевиках, при «национальных республиках», обилии евреев в руководстве страны — СССР рухнет при первом же немецком ударе! Большевики в свою очередь убеждены, что если война и будет — монархические иллюзии внесут разлад в монолитное советское общество. Поэтому интересы совпали… Ты не знал?
— Глупый вопрос…
— Наиболее активных противников Гитлера, которые жили здесь, НКВД или уничтожил, или выдал гестапо. Таково соглашение… Мы ни о чем не догадывались. Только в самое последнее время раскрылись глаза. Но было уже поздно.
— А ты была слишком мала… — улыбнулась Серафима Петровна, покачала головой. Должно быть, в ее сознании не умещалось, что два сопляка вроде меня и Татьяны вообще могут вести подобные разговоры…
— Я думаю, что Званцев не поверил угрозе «Третьей»… — сказала Таня.
— Кольцо? Это из-за кольца у нее такая кличка? — догадался я.
— И кольцо — тоже. Дамская выходка… Не поверил и погубил всех. На их языке это называется не кличкой. Это — псевдоним.
— А… А где Званцев теперь? — У меня перехватило дыхание. Вот оно, сейчас они мне преподнесут.
— Он не вернулся из Екатеринбурга. Мы думаем, что он либо погиб…
— Либо арестован, — вступила Серафима. — Разумеется, контрразведкой. Если же это правда и он… как это? Установлен?
— Установлен он еще до своего первого ареста. Он же вышел на проваленную явку, — гордо объяснил я.
— Пусть так… Значит он в Екатеринбургском… Свердловском НКВД. Ты и Таня едете туда. Званцеву надо помочь. Постарайтесь сделать это.
— Но как? — Я удивился так искренне, что Таня рассмеялась:
— Где теперь служит твой отчим, Сережа?
Вот это да-а… Но ведь глупо. Отчим никогда не пойдет на предательство. И я никогда не толкну его на это.
Таня словно услышала мои мысли:
— Никого и никуда не нужно толкать, Сережа… Иногда человеку достаточно просто объяснить.
Я вспыхнул, щеки пошли пятнами:
— Замолчи! Он честный человек! Он не предаст!
Она смотрела на меня сочувственно, нежно — так смотрят на больного, которому желают скорейшего выздоровления.
— Это его дело. Никто не собирается наступать на горло. Но ведь ты понял однажды: большевистская система преступна. Они все преступники: Ленин, Сталин, Гитлер, Муссолини…
Что ж… Логика в ее словах была.
Серафима ушла, мы с Таней отправились в Летний и долго бродили вдоль Лебяжьей канавки. На другой стороне Марсова привычно желтели казармы лейб-гвардии Павловского, где-то неподалеку играл оркестр.
— Слышишь? — спросила Таня.