Мертвые мухи зла

Таня сидела за столом, Серафима стояла у окна, спиной к нам.

— Званцев допустил ошибку… — Серафима горько вздохнула и перекрестилась. — Господи Ты Боже мой… Он не поверил, что она заготовила такое письмо. А она — заготовила, и человек отправил. И они все погибли…

Разрешилась загадка. Как страшно, как подло…

— Кто… этот… человек? — сейчас она назовет имя. Она его знает, я чувствовал это. И тогда я стану орудием в руках Господа…

— Ты удивишься. Федорчук. Вероятно, их соединила госбезопасность. Знаешь, я могла предупредить Федорчука. Я догадывалась: он стал мешать, с ним расправятся. Но пепел Лены и ее отца. Рвет мое сердце. И я сказала себе: пусть мертвые погребают своих мертвецов.

Что я мог ответить? Промысел Божий решает лучше нас.

— Что же теперь?

— Сделаем то, что не успел Званцев, — сказала Таня. — Найдем…

Мы распрощались, договорившись о новой встрече, у меня. Мама не помешает. Три дня назад она аккуратно собрала свои вещи и переехала к начальнику сапожной мастерской НКВД.

…А на столе еще с утра лежало письмо из Свердловска. Я хотел распечатать и прочитать, но не смог, не хватило духа. Теперь, когда Серафима и Таня ушли, собрался с силами. Что ж, говорил я себе, маме это письмо вряд ли понадобится.

Оно было коротким:

«Милые мои, дорогие — Нина и Сережа! Радостная новость: я получил наконец квартиру. Две уютные комнаты на проспекте Ленина, недалеко от службы. Тихо, воздух свежий, по утрам слышно, как поют птицы. Теперь вы можете приехать, и мы заживем замечательно. В конце концов, ведь не город важен, а искренние чувства. И я говорю вам, родные мои: я скучаю без вас, я жду вас.

Ваш Иван Полюгаев».

Он все же был очень славным, мой отчим. Я не ошибся в нем. Ведь это так редко бывает, чтобы два совсем разных, во всем, человека сошлись, понравились друг другу; мама, мама, ты совершила большую ошибку…

В школе я взял справку о пройденных в четвертой четверти предметах, об отметках. «Отлично», «хорошо», ни одного «удовлетворительно». Я все же способный — вопреки всему и несмотря ни на что мне удается учиться. Я стараюсь делать это как можно лучше. Я не знаю, зачем большевикам «все богатства, которые выработало человечество», но мне эти богатства крайне нужны. Я хочу понять мир и людей, я хочу найти свое место в странной, ложной, политой кровью жизни. Кто даст ей определение, кто поймет, почему этот болотный пар так совпадает — будто калька — с насквозь лживыми, но такими подчас увлекательными советскими фильмами… Мы все живем не на самом деле, и наше удивительное кино будто продлевает иллюзию бытия…

Директор долго уговаривал меня: «Это глупость, ты сможешь поступить в любой вуз!» — «Они и в Свердловським есть», — ответствовал я, не дрогнув; бедный директор смотрел на меня во все глаза, он, верно, думал, что я сошел с ума.

Встретились с Таней, поехали в Центральные кассы за билетами. Деньги дала Серафима. Поезд через неделю, прощай, нелепый, страшный город. Зачем лицемерить? Здесь остается только прошлое, которого больше нет. Впереди будущее — его еще нет. Но все равно: оно притягательно и загадочно.

Таня сказала:

— Надвигается война, теперь не до нас. Но мне тревожно. Я давеча сказала тебе, что Званцев… убрал Веру… Я ничего не знаю о нем. Уже год.

Я промолчал. В отличие от Тани, я был убежден, что госбезопасность не оставит нас. Но я надеялся, что смогу в какой-то момент получить хотя бы скудную информацию. Иван Трифонович не сможет мне отказать.

Я думал так, но понимал отчетливо, что обращаться к отчиму не следует. Не потому, что можно нарваться на отказ. А потому, что не следует «подставлять» хорошего человека. «Самому надобно, Сергей Алексеевич, самому…» — бормотал я себе под нос, но легче не становилось. Затея наша сильно припахивала мальчишеским авантюризмом. Все могло плохо кончиться.

Я позвонил маме, сказал, что уезжаю. Она вскрикнула отчаянно, жалобно, и решимость моя дала широкую трещину. Оставить маму невозможно. Нельзя. Надолго ли этот сапожник… А кто будет потом? Она ведь пропадет, вот и все.

Мы встретились в Летнем, она сидела на скамейке у домика Петра и встала, увидев меня, и побежала навстречу, словно девочка… Мы обнялись, она заплакала, я тоже не сдерживал слез. Мы оба вдруг поняли, что видимся последний раз в жизни…