Мертвые мухи зла

— Поезжай, — говорила мама, торопливо глотая слезы, — поезжай и не беспокойся ни о чем. Каждому свое, мальчик. Я ничего не могу с собою поделать… — заглянула мне в глаза, вымученно улыбнулась. — Да и не хочу, если по совести. У каждого свой путь. Мне всю жизнь не хватало любви, ласки, внимания. Знаешь, я ведь совсем обыкновенная женщина. Приготовить обед, постирать, подать завтрак и сходить в кино. И конечно, обновы. Туфли, платья… А у моих мужей всегда была своя суетная, скорбная жизнь. В этой жизни никогда не было места для моих мелких страстей… Я устала, Сережа. Разве трудно понять? Ну, приеду я к Ивану в Свердловск и что переменится? Ни-че-го… Тогда зачем ехать, зачем?

— Он любит тебя! — Я не сдержался, крикнул и… пожалел о своей несдержанности. Лицо мамы посерело, сморщилось, как мятый листок.

— Ты не знаешь, что такое любовь… Не знаешь. Любимой женщине, мальчик, жертвуют всем, ей жизнь отдают, не дрогнув. А у вас у всех партия на первом месте! Борьба с врагами. С империализмом. Зачем вам любовь…

Лена, Лена… Это обо мне сейчас говорила мама. Она права. Мы любим не жизнь. Не женщин. Не… Ничего мы на самом деле не любим. Ибо то, что в дурных книгах называют любовью Ленина к Крупской или Арманд, Дзержинского к Софочке, еще кого-то к еще кому-то, — это на самом деле не любовь, а работа во имя и для блага. Пустота…

— Я видела Улю, — вдруг сказала мама. — На Невском, в Пассаже. Она покупала скалку для белья. Мы поговорили. Не знаю… Ты бы зашел к ней, что ли…

— У меня нет адреса.

— Жаль. Ладно. Прощай, Сережа. Передай Ивану привет. Объясни. Хотя… Что ты там сможешь объяснить… — Она повисла у меня на шее, сыпались мокрые поцелуи, щека моя стала влажной. Я вдруг понял, что эта добрая, мягкая, такая непрочная женщина — моя мать. И что другой у меня никогда не будет. И что мы в самом деле больше никогда не увидимся. Миг откровения… Я сунул руку в боковой карман, достал кольцо, протянул. Я видел, что мама не понимает — она вертела кольцо в пальцах и недоумение разливалось по ее лицу. И вдруг…

— Па… пино? — бросила беззвучно. — Нет… Нет!!!

Несколько долгих минут она рыдала в голос у меня на груди, я понял, что выбрал неподходящее место. Н-да… Дурак, как всегда. Сейчас она спросит — откуда оно у меня, и — что я скажу?

Взгляд у мамы погас, лицо посерело.

— Пусть успокоит Господь его светлую душу… Ты… нашел?

Я понял: она спрашивает о могиле.

— Нашел. Когда все кончится, мы его похороним. По-человечески.

— Кончится? Все? — Она снова зарыдала. — Нет, мальчик. Ты зря. Это не кончится никогда. Это навсегда.

Она медленно уходит и вдруг останавливается, я вижу как она надевает кольцо. Теперь у нее просветленное, исполненное любви лицо. Да. Мне не кажется. Это — так.