Мертвые мухи зла

До крепости добрался скоро — часть пути на трамвае, часть пешком. Откозыряли, впустили, проводили завистливыми взглядами: такой как бы и никто, а нате вам: от самого-самого Дзержинского.

В крепости никогда раньше не был и, прежде чем направиться в тюрьму Трубецкого бастиона, решил зайти в собор. Да-а, таких впечатлений — острых, ярких и болезненных одновременно — у него раньше никогда не было. Вот они, мертвые цари, все до одного, а бедному Николаю Александровичу и этого не дозволили: упокоиться последним сном среди предков. Ходил по собору, как пьяный. Куда ни глянь — история, да какая! Вот царь-освободитель, священник о нем рассказывал, а ведь не пощадили, убили. А вот и Петр, великий, конечно, но злобный и психованный, убил всех, кого только смог.

— Ищете что-нибудь? — Тихий, вкрадчивый голос за спиной.

Оглянулся: мужичок с ноготок, в потрепанном костюмчике старинного покроя, седой, патлатый, бородастенький.

— Вот, смотрю…

— Идите сюда… — Мелким шажком засеменил ко второму входу, остановился под окном. — Это здесь.

Посмотрел под ноги, туда, куда указывал незнакомец.

— И… что?

— Государь приказал сделать здесь склеп. Себе и членам своей семьи, всего семь мест. И похоронить. Но — не похоронят. Никогда.

— Ну, вы этого знать не можете… — Поднял глаза — никого. А в голове свистит холодный ветер: всё, Ильюхин, допрыгался-доскакался. И дни твои закончатся в желтом доме…

…Охрана Трубецкого бастиона была суровой. Старший долго крутил в руках мандат, потом с тоской во взоре произнес:

— А черт тебя знает, парень. Я подписи тащдзержинского в жизни своей не видал… Ты поди-сходи в дом бывший градоначальника, тама — Чека, пусть они одним словом обмолвятся, я тогда тебя…

Отскочил, выдернул браунинг.

— Всем лечь! — заорал. — Лицами-харями — в землю! Стреляю без предупреждения!

Они улеглись беззвучно. Всем связал руки за спиной, повел.

— К коменданту… Или начальнику тюрьмы. Бегом!

Побежали беспрекословно. Когда ввел троицу в кабинет начальника, тот схватился за телефон, но, прочитав мандат, успокоился:

— Что поделаешь, браток… Дурачье и хамы. А работа здесь тонкая… Заприте их на трое суток, — распорядился. — Поставьте другую охрану. Этих вон! После отсидки…

Объяснил свою цель. Предупредил:

— Просто так, в одночасье, мы их губить не станем. Нужен общий повод. Ну, скажем — враг у ворот города, деваться некуда, не отдавать же эту сволочь белякам? А пока я продумаю — что и как. Теперь — по камерам. Я хочу познакомиться с ними.

И вот Николай Михайлович, пожилой уже, грузный, потрепанный, но тщательно выбритый. Всмотрелся в мятое лицо, в мешки под глазами, в кошку, которую великий князь держал на руках.

Представился, спросил:

— Вы приходитесь Николаю Александровичу…

— Я двоюродный дядя государя.

— Я к тому, что… племянник ваш и все присные его и люди его… мертвы.

Отвернулся, зарыдал, плечи дергаются, голова трясется. Да-а, весть не радостная…

Поднял на Ильюхина страдающие глаза, по дряблым щекам — слезы.

— Много лет назад… В Нескучном саду, в Москве — там дворец… Э-э, бог с ним, неважно. Знаете, вечерело, закат над Москвой-рекою, а мы с Никки — молодые-молодые — в траве… Сидим и смотрим на заходящее солнце. Сколько было надежд, и вся жизнь — впереди… Теперь в это так трудно поверить…

— Вы историк?

— Да… Откуда вы знаете?

— А что за книги у вас?

— О-о, много… Почему вас интересует? Впрочем — ладно. Что с нами будет?

— Вас расстреляют. Всех. Чем скорее в молитве вы примиритесь с этой неизбежностью — тем легче вам будет. Уж не взыщите за прямоту… И еще: все, о чем я здесь сказал, — исчезло. А вы — забыли.

…Обошел еще троих, одного за другим. «Выводным» приказывал оставаться в пяти шагах от дверей, дабы не смогли подслушать. Объяснял узникам:

— Вижу свой долг в том, чтобы приготовить вас всех к тому, чего не миновать. — У Георгия спросил: — А вот была у меня монетка в детстве, а на ней — говорил батюшка — сам Пугачев. Редкая, правда?

— Это подделка… — отвечал равнодушно. — Скажите, что с нами будет?

Объяснил…

Павел Александрович плакал:

— Пасынка моего, князя Палея, увезли на Урал. В городок какой-то… Может быть, вы случайно знаете что-нибудь?

Умом понимал, что отвечать нельзя, но… все рассказал с мельчайшими подробностями и деталями. Странно… У великого князя высохли слезы, он перекрестился, прочитал заупокойную. Сказал:

— Когда знаешь — легче. А нас — когда?

— Скоро. — Протянул золотые часы князя Палея. — Это у него перед… казнью отобрали. Пусть будут у вас.

Лицо Павла Александровича — узкое, длинное, вытянулось еще больше.

— Н-нет… — Взял трясущимися руками, едва не уронил, Ильюхин успел подставить ладонь.

— Осторожнее!

Павел стал нервно смеяться — захлебывался кашляющим смехом.

— Ос… тор… ож… нее…. Кх-кх-кх… Это — мне-то? Вы шутите, молодой человек… — Погладил крышку часов — нежно, со слезой. — Куда мне… Закопать — жалко. Возьмите. Вам… достались — пусть у вас и останутся…

Ильюхин убрал старцевский подарок в карман, вздохнул.