Мертвые мухи зла

— Три дня ее допрашивали в МЧК, а потом — расстреляли. Случайно знаю, что труп сожжен в кремлевском Втором саду…

— Спасибо тебе… — Зашагал, покачиваясь, как пьяный. Ленин… Да наплевать на него сорок раз. Ведь не убили? Заговоренный, что ли… И что странно: все мероприятия Феликса кончаются чушью собачьей. А впрочем… Черт их там разберет, этих вождей. Как будто по случаю 25 октября грызня у рода человеческого должна прекратиться навсегда. А фиг без масла не желаете?

И то, давнее уже, сообщение — о возможном покушении. Все всё знают, один Ильюхин в говне. По уши…

На трамвае добрался до Лубянки. Решил идти прямо к Феликсу. Но передумал: формально направлял Свердлов. Вот и пойду к Якову Михайловичу.

Путь недалек — по Ильинке прямо на Красную площадь. И через Спасские ворота — к Судебным установлениям.

Так и сделал.

Подошел к дверям приемной — вдруг заволновался. Почему — на этот вопрос вряд ли ответил бы. Когда входил в Кремль и во ВЦИК — даже забыл, что он, Ильюхин, теперь совсем другой человек. Латыши-победители деловито проверили мандат, почтительно откозыряли. И охрана ВЦИКа сделала то же самое, и показалось на мгновение, что ничего и не было. И идет он, Сергей Ильюхин, на встречу с гением революции товарищем Свердловым, чтобы посоветоваться по поводу дальнейшей судьбы отщепенцев Романовых.

И вдруг у самых дверей Свердлова зашелестели в ушах ее слова…

Тихие. Нет — едва слышные: «Вот скоро вечер продвинется, И ночь навстречу судьбе: Тогда мой путь опрокинется, И я возвращусь к Тебе…»

— Я возвращусь… — повторил вслух. Но откуда? Она никогда не говорила так. Не произносила этих слов. Ладно. Пусть. Но разве меняется что-нибудь? Это она предупреждает: скоро встретимся…

Секретарь кинул на мандат быстрый взор и молча распахнул двери кабинета. Свердлов оторвался от бумаг, взглянул подслеповато, водрузил на нос пенсне и поднялся со стула, словно пружина:

— Товарищ Ильюхин, боевой товарищ! Посланец вечности! Как успехи, мой друг?

Его голос звучал так тепло, глаза так сияли, а руки — о, эти руки были устремлены к Ильюхину, словно курьерский поезд на всех парах, и всё это было так искренне-громко, проникновенно и радостно, что Ильюхин вдруг почувствовал себя отменно гадко. Оглянулся на секретаря, словно хотел найти поддержку у этого безликого человека в полувоенной одежде, и вдруг…

Секретарь смотрел ненавистно, злобно, смотрел так, как, наверное, смотрит на полицейского застигнутый в момент кражи карманный вор. Это длилось всего мгновение, и тут же улыбка расцвела на бесцветных губах, и в глазах зажегся огонь безудержной и даже безумной любви.

Успел подумать: «Театр. Петрушку ломают. Им просто чего-то надо…»

Свердлов радушно усадил, попросил чаю и «сухариков», угощал истово и, прихлебывая крепкий ароматный чай, приговаривал сквозь спазм в горле: «Сахару только нет. Голодаем. Как вся республика. Вы уж не взыщите…»

Напились, отодвинули чашки, Свердлов попросил рассказать. Слушал внимательно, не перебивая, делал какие-то пометки остро отточенным карандашом. Выслушав, замолчал надолго. Потом придвинулся, взял Ильюхина за руки — через стол — и спросил:

— Какой же вывод сделали вы, товарищ Ильюхин, в результате всего? В итоге, так сказать… Сосредоточьтесь. Это архиважно.

Сосредоточился. Что сказать? А-а, была не была!

— Я не сделал вывода, товарищ предвцика.

Свердлов удовлетворенно потер ладони и заулыбался.

— То есть — если я, конечно, вас правильно понял — вы, имея на руках… То есть — в голове все сведения и все действия екатеринбургских властей, зная, как именно мы стараемся ввести противника, врага, точнее, в заблуждение — вы тем не менее вывода сделать не смогли? Да?

— Я не понял — живы они или умерли.

Свердлов повел рукой:

— Следуйте за мной…

Шли залами, переходами, спускались и поднимались по лестницам, наконец Свердлов открыл обитую железом дверь и, распахнув, вошел первым. Вспыхнула тусклая лампочка. Это было какое-то подвальное помещение одного из кремлевских дворцов.

Подошел к старинному сейфу в углу, открыл тяжелую дверцу — она отодвинулась медленно и торжественно.

— Подойдите…

На полке сейфа Ильюхин увидел… знакомые банки. И головы в них. Свердлов, улыбаясь, попросил — словно фокусник перед исполнением самого «народного» фокуса:

— Выбирайте… Какую скажете — ту я и достану.

Ткнул в среднюю. В ней белело лицо Александры Федоровны. Волнения не чувствовал и только злился, что не может угадать — на кой черт все это понадобилось товарищу Свердлову.

Между тем тот опрокинул банку, жидкость вылилась на пол, голова показалась над краем банки кончиком носа. Яков Михайлович взглянул победно и… ухватил мертвую голову за смертно-белый нос. И часть этого «носа» осталась в пальцах…

— Фокус-покус, — весело рассмеялся Свердлов.

Обомлевший Ильюхин смотрел во все глаза и… ничего не понимал. Наконец выдавил с трудом:

— Это… не… оне?

— Это воск, воск! — расхохотался Свердлов. — Каково? Ну и то-то… Посерьезнел. — Мы уже сделали многое и продолжаем делать ничего себе, дабы судьба Романовых осталась неизвестной. На вечные времена.

Ильюхин улыбнулся.